Мастер Лабиринта - [128]

Я ударил им Мастера в горло. Не туда. Не сильно.

Меня огнём охватил ужас. Не от того, что я умру. От того, что я не могу поднять руку на старшего, даже чтобы спасти себя. Это как стена. И она - не граница лабиринта, которую можно обойти. Эту стену нужно пробить - но я не могу.

От удара Мастер небрежно отмахнулся. Он уже не усмехался.

Лезвие со сломанным кончиком замерло у моего глаза, цепляя ресницы. Я зажмурился. Мышцы спины и шеи, и рук, горели. Болело в груди. Я не мог больше сопротивляться. Мастер - как эта стена. Всё - бесполезно. И очень страшно. Отец выиграл.

Мастер пытался разжать мои веки пальцами, отпустив одну мою руку. С его манжеты мне на лицо сыпался песок. Освободившейся рукой я схватил осколок - он сам лёг в ладонь и ударил вслепую.

Давление ослабло. Я рванул вверх, как тонущий. Почувствовал, что Мастер оказался подо мной, что я сшиб его - неожиданностью, а не силой, и бил его камнем - бил, бил, бил не переставая.

И когда открыл глаза оказалось, что не попал ни по голове, ни по шее, ни по костям ключиц. Только по предплечьям. Он прикрывался руками, выронив нож Фишера.

Я ударил ещё раз - на этот раз целясь в висок. В широкую сильную вену, проступившую под кожей.

Этот камень... он все время маячил на границе внимания, вызывая ассоциации с орудиями пещерных людей. Поэтому я рисовал буйволов и мамонтов. Острый край вошёл в голову мужчины до странного легко, и когда вышел - был весь в крови.

Мастер смотрел широко открытыми, удивлёнными глазами.

Очнулся. Попытался сбросить меня, замершего от ужаса содеянного. Зарычал, обнажая широкие зубы.

Но я был соткан из реальности, и я стал тяжёлым, как она. Это я, а не он, сейчас настоящий. Ему не сдвинуть меня с места.

Настоящность делала меня тяжёлым и медлительным. Я больше не был привязан к «шелухе», к ложности... но боялся их утратить.

Я поднял нож Фишера, собираясь перерезать Мастеру горло. Медленно. Не могу быстрее. Воздух - словно вязкое и липкое сгущённое молоко. Во взгляде Мастера - ужас. Он понял будущее, но не успевал понять, где просчитался. Я тоже не понимал. Это неважно. Если я буду думать о неважном, то утрачу настоящее.

Я поднёс нож к его шее... и остановился. Мне почудился блеск в глубине зрачка Мастера. Ужас переродился в его взгляде в торжество. Он знал, что я не могу, что мне запрещают убийство дэ, воспитание, вся моя сущность.

Голова вот-вот разлетится на тысячи осколков кости и праздничного яркого желе мозга.

Почему этого ещё не произошло? Почему зерно ещё не убило меня?

Потому что я в лабиринте Мастера. Потому что Мастер не отшатнулся, увидев что прорастает во мне.

Потому что на дне его зрачка крохотным зеркалом сверкает сердцевина цветка.

Он заражён. Поэтому зерно во мне замедлило развитие. Они не живут рядом, они не живут в одном теле.

Седек пытался меня сбросить, но теперь он слаб, а я силен. Я - реальный. Он - тень с пробитой головой. Мастер отталкивал мои руки от своего горла, и я убрал их.

Провёл ножом под нижним веком Мастера, чтобы срезать его и вытянуть пальцами глазное яблоко. Мастер дёрнулся всем телом, и нож глубоко воткнулся в глаз.

Я испортил. Хотел осмелиться - и все испортил.

Рот Седека распахнулся, но я не услышал крика. Я давно ничего не слышал. Боль придала ему сил - Мастер сбросил меня, и я упал на землю. Откатился прочь от хлещущей во все стороны крови.

Звук вернулся ненадолго: за моей спиной по-птичьи вскрикнула Золушка. Но, обернувшись, увидел не Марию, а картину, на которой я, ослеплённый лежал на камне.

Это - цена. Я не могу отступить. Уже - нет.

Меня трясло. Я утратил тихое спокойное отстранение. Я больше не был уверен, что поступаю правильно. Я больше не был настоящим.

И это не имело значения.

Я схватил Мастера за волосы, поднимая его голову, проверяя, что он жив и что он в сознании. Сел ему на грудь, зажав коленями челюсть, и вырезал ножом Фишера оставшийся целым глаз. Осторожно убрал оба века, подковырнул и вынул. Нервы и сосуды тянулись как пуповина, и я их перерезал. Влажный и упругий, глаз был как неплотно сваренное яйцо.

Лишённому зрения, побеждённому Мастер обещал мне жизнь.

Изверг.

Седек ещё дышал. Не двигался только.

Свободной рукой, неаккуратно и сильно налегая на нож, я перерезал ему горло. Лезвие вгрызлось вглубь тела, жаждало добраться до шейных позвонков Седека. У этого оружия - своя воля, и убив им, я узнал его имя и его историю.

Я разжал пальцы, выпуская Рассекающего-Кости. Тело мужчины, которым я восхищался, истекало подо мной кровью. Меня трясло крупной непрекращающейся дрожью. Зубы клацали.

Но смотрел я не на тело Седека. Я смотрел на его глаз в своих пальцах. Тускнеющий, с серой радужкой и блеском зерна на дне, он глядел на меня в ответ.

Мне нужно это прекратить. Нельзя, чтобы он и дальше так таращился...

Я не могу.

Чем дольше я медлю - тем больше я не могу.

Два зерна не прорастут в одном теле. Я же хочу жить.

Но я не могу, не могу, не так, я не могу...

Я запихнул глаз Мастера в рот, закрыл рот кровавыми руками - и глотнул.

Глаз был влажным и горячим. Он застрял у меня в горле.

Я закашлялся. Прижал ладони ещё крепче. У меня нет выхода. Удушье тугой болью перехватило горло, скручивая меня в ком. Желудок требовал, чтобы я выплюнул это... и заодно печень, почки, и все органы, которые презирают меня за то, что я делаю.