Мастер карнавала - [67]

— Извините, — заметил Шольц с полным ртом, — но я не понимаю, к чему вы клоните.

Фабель посмотрел на его полупустую тарелку и понял: если он хочет нагнать Шольца, ему следует поменьше говорить и побольше есть.

— Раньше наша связь с пищей была гораздо теснее, но теперь мы живем в эпоху, когда какая-нибудь экзотическая фасоль, ягода или растение доставляются самолетом из другой части мира, чтобы послужить нам гарниром или приправой. Сейчас трудно представить, что главной задачей наших предков была добыча пищи для обеспечения выживания. Осуществлялась она в том числе и посредством каннибализма. Как я уже говорил, это явление существовало во всех без исключения культурах мира на определенном этапе их развития. Тем не менее сейчас оно абсолютно недопустимо с социально-культурной точки зрения.

Шольц поднес к глазам вилку и стал внимательно разглядывать насаженный на нее кусок мяса.

— Интересно, а какая она на вкус… я имею в виду — человечина? — Он пожал плечами и отправил кусок в рот.

— Думаю, что похожа на телятину. Или свинину, — ответил Фабель. — Как бы то ни было, наш убийца не воспринимает пищу абстрактно. Связи в его пищевой цепочке очень тесные. Он видит этих женщин, оценивает внешний вид и выбирает. Он на вид определяет их вкус!

— Что вы хотите сказать? — спросил Шольц с полным ртом ягнятины. — Он ест их из-за вкусовых ощущений?

— Нет… все не так просто. Думаю, что он получает от этого сексуальное удовлетворение. Но здесь намешано еще много чего другого. При военном каннибализме поверженный на поле брани могучий враг поедается, чтобы часть его силы перешла к победителю. При ритуальном каннибализме человек, принесенный в жертву, поедается, чтобы приобщиться к его божественному началу или душе. Этот символизм, до сих пор присутствующий в христианских обрядах, является пережитком языческих верований. И, как я уже говорил, погребальный каннибализм заключается в поедании части тела усопшего близкого человека, чтобы тот мог продолжить жить в вас.

— Или в вас… — добавил Шольц.

— Думаю, что наш убийца абстрагировался от своего сексуального извращения и считает, что устанавливает со своей жертвой отношения, намного превосходящие по близости обычный половой акт.

— Выходит, что, поедая кусок ягодицы жертвы, он приобщается к ее духу и становится родной душой? — спросил Шольц с таким серьезным видом, что Фабель рассмеялся:

— Нечто вроде этого. Но с чего-то это все должно было начаться. Не исключено, что на первом этапе наш парень совершал преступления на сексуальной почве — ну, например, насиловал. А со временем к ним добавился каннибализм. Помните дело Иоахима Кролла? В Дуйсбурге в конце семидесятых?

Шольц кивнул.

— Кролл был насильником, убивавшим свои жертвы, и безнаказанно орудовал почти двадцать лет. А потом на каком-то этапе решил попробовать человечинки. Кстати, для этого он вырезал кусок из того же точно места: из ягодиц и верхней части бедер.

— Вы считаете, что мы имеем дело с подражателем?

— Нет. Кролл вряд ли мог кого-нибудь вдохновить на подражание. Он был типичным неудачником с почти нулевым коэффициентом умственного развития. Умер в девяностом или девяносто первом году прошлого века. Эти совпадения случайны. Но я не сомневаюсь, что Карнавальный убийца начинал с обычных нападений на женщин. Особенно если в ход пускались зубы.

— Да… — Шольц задумчиво ковырял вилкой мясо. — Видимо, вы правы. У одной моей подчиненной — Тансу Бакрач — есть на этот счет своя версия.

— В самом деле?

— Завтра она вам сама все расскажет. Ее заинтересовали несколько старых дел, и особенно одно. Но в детали я не вдавался.

Наступила пауза, и оба полицейских занялись едой.

— Увидев вас, я удивился, Йен, — произнес наконец Шольц. — Мне сказали, что вы уходите из полиции.

— В этом-то все и дело, — отозвался Фабель. Неожиданно ему захотелось поделиться наболевшим, а Шольц со своей непосредственностью и открытостью к этому располагал. Отличное качество для полицейского. — Официально я дорабатываю последние дни. Но на самом деле я не уверен, что поступаю правильно. Раньше сомнения не возникали, а теперь я уже так не чувствую. — Он рассказал Шольцу, как по дороге в Кёльн остановился перекусить и разглядывал при этом фотографии обезображенного тела Сабины Йордански. И это его ничуть не смущало, что вряд ли можно считать нормальным.

— Со мной такое случается сплошь и рядом, — засмеялся Шольц. — Я отношу это к привычке. И думаю, что это позволяет отрешиться от эмоций и видеть вещи объективно и непредвзято. Но остальные думают, что я просто свинья.

— Меня как раз это и беспокоит, — увлеченно продолжил Фабель. — Я слишком ко всему этому привык. И стал слишком отрешенным.

— Но это же наша работа… — заметил Шольц. — Подумайте, каково быть доктором или медсестрой. По идее речь должна идти о спасении жизни, а на самом деле медицина имеет дело со смертью. Врач каждый день общается с пациентами, находящимися на пути к смерти. Причем некоторые из них ужасно страдают. Но такова их работа. Если они будут эмоционально переживать за каждого пациента или думать о неизбежности такого исхода для них самих, то просто сойдут с ума. Это профессионализм. Нельзя себя корить за то, что привыкаешь к смерти.