Мастер артефактов - [76]

– Лишь наполовину.

Ассасин вытянул руку, которая легко проникла сквозь грудь мужчины, и сжал его сердце. Глаза Дэйви распахнулись, он пронзительно закричал, как человек, пробудившийся от ночного кошмара… Вот только кошмар этот происходил наяву и спасения от него не было.

– Убей его, – приказал Ойру, наставив указательный палец на обезумевшего от ужаса фермера. – Используй огонь или молнии – что угодно; главное – убей.

– Это и есть третье испытание?

– Да.

– Ладно.

Маюн, рассерженно топая, подошла к фермеру, который уже закатил глаза, и ударила его по обветренной щетинистой щеке. Дэйви очнулся – и плюнул ей в лицо. Взбешенная Маюн вцепилась ему в горло, как вдруг…

– НЕТ!

Девушка замерла. В голосе Ойру, вечно холодном и бесстрастном, полыхнула ярость. Миг – и она утихла, уступив место ледяному – необычному даже для ассасина – спокойствию.

– Не смей к нему прикасаться. Направь на него всю свою злость, свою боль и огонь. Сожги его.

Маюн, не шевелясь, глядела на человека, который безжизненно обмяк на стуле. Его лицо было мертвенно-бледным, кровь все еще сочилась из покалеченной руки. Он по-прежнему вызывал у Маюн ненависть и отвращение, но от ее злости на него почти не осталось следа: она угасала, как угасала и жизнь в Дэйви.

А вот на Ойру Маюн была зла, да еще как! Он не дал ей задушить это презренное существо, лишил ее радости убийства, к тому же несет какую-то околесицу о ее способностях и заставляет воспользоваться тем, о чем она не имеет никакого представления!

Впрочем, если подумать… она ведь уже совершала нечто подобное раньше. Маюн сосредоточилась на воспоминаниях. Кровь и чудовищные когти. Острые зубы, терзающие тело. Жуки, вгрызающиеся в плоть, и разъедающая кислота. Маюн погружалась в эти ощущения все глубже и глубже, пока волна знакомой чудовищной боли не накрыла ее с головой…

И тогда из горла Маюн вырвался душераздирающий крик. Она кричала, кричала… и вдруг на ее пальцах вспыхнули крохотные язычки белого пламени. Вспыхнули – и тут же погасли. Маюн, тяжело дыша, уставилась на руки.

– Прекрасно, – прошептал Ойру, вновь возникая рядом. – Само совершенство.

– Чему ты радуешься? – раздраженно спросила Маюн. – От этих искр никакого толку.

– Это не так. – Ойру указал рукой на Дэйви.

Тот снова впал в забытье; кисть почти перестала кровоточить.

– Пусть его страх и боль станут хворостом для твоего огня.

– Но я… – начала Маюн и, взглянув на фермера, осеклась: свечение вокруг него начало тускнеть.

Маюн впала в замешательство: как быть? Да, ее маска питается ее болью, а взамен дает прилив энергии, но способна ли на это сама Маюн? Может ли она, подобно золотому артефакту, забирать чужую боль и эмоции и черпать из них силы? Маюн не знала – но отчетливо понимала, что должна попробовать…

Она прикоснулась сознанием к эмоциям фермера и впустила их в себя, позволив им напитать собственные эмоции. К ее удивлению, это оказалось проще простого. Она увидела, как аура, слой за слоем, отделяется от тела фермера. Дэйви снова распахнул глаза. Он был не просто напуган – его лицо перекосило от беспредельного, нечеловеческого ужаса.

– Что ты делаешь? – закричал фермер.

Ярость. Боль. Отчаяние. Отвращение. Ненависть. Все его эмоции вливались в нее, наполняя энергией, и с каждой секундой они становились все ярче и сильнее. Ужас. Боль. Агония. Безысходность. Из уголька, тлевшего в душе Маюн, вспыхнуло пламя. Прокатившись по рукам, оно вырвалось из ладоней – два раскаленных клинка из чистейшей энергии духа. Тут только Маюн осознала, что она кричит, пронзительно и надрывно, и крик ее подобен острейшему мечу. Старый Дэйви тоже закричал, и тогда она рубанула клинками, крест-накрест, снеся ему голову с плеч. Шея фермера обуглилась; языки пламени вырвались из глазниц, изо рта хлынул неземной свет.

Тут же голод и боль, истязавшие душу и тело Маюн, исчезли. Перемена оказалась настолько резкой, что Маюн оторопела. Все ее чувства, приглушенные непрекращающимися мучениями, вдруг встрепенулись. Она лишила человека жизни – и забрала ее себе. И теперь, впервые за долгое время, ощущала себя по-настоящему живой. Это было упоительно! Маска по-прежнему требовала боли, но теперь Маюн едва различала ее настойчивый голос.

Внезапно все закончилось. Будоражащий восторг, ликование, радостное возбуждение – все это вмиг испарилось. Теперь Маюн ощущала нечто совершенно другое. Внутри ее словно разверзлась пропасть, которая становилась все шире. Это был какой-то новый, не испытываемый до этого момента голод, утолить который не смогли бы все яства мира, вместе взятые.

– Полагаю, ты совмещаешь в себе таланты и наездницы душ, и звенящего клинка, а это значит, что ты – клинок духа. Однако аклумера и осколок кольца инквизитора изменили твою магию, превратив ее в нечто новое. И совершенно потрясающее. То, что ты делаешь, уже не заклинательное песнопение. Это заклинательный крик.

Уголок его рта дернулся. По-видимому, это должно было означать улыбку, но Маюн поежилась: выглядела «улыбка» неуместно и пугающе.

– Кричащий дух, кричащая – вот кто ты такая. Научить тебя преломлять свет или высасывать душу будет, возможно, не так просто – ты ведь не чистокровная илюмитка, – но твой талант… твоя мощь. – Подобие улыбки превратилось в плотоядную ухмылку. – О да. Ты мой маленький смертоносный кинжал. Моя кровавая Ораки.