Масть - [3]

В Петербурге у меня не заладилось со Святок. Можно сказать, всё началось с пустяка.

Вечер тот был вьюжный, глухой. Секло по щекам сухим снегом, брехали где-то псы, тускло светились окошки. Добрые горожане попрятались по домам (а стало быть, на улице оставались только злые – так должно получаться по логике, которую преподавали нам в кадетском корпусе). Для развлечения посматривал я на их цвета – и логика посрамлялась. Над одними сияла жёлтая тревога, другие испускали голубое веселье, третьи горели зелёной любовью… были, конечно, и бордовая злость, и фиолетовый страх… но большей частью серо-коричневое, в тон низкому небу, спокойствие. Больше всего мне сейчас хотелось лежать у себя в квартире на софе, потягивать горячий пунш и ни о чём не думать. Ночь ведь! Считается, что раз мы Дневной Дозор, то и работать должны днём. Ага, как же! У Харальда дежурства расписаны на все двадцать четыре часа суток.

– Слушай, – дёрнул меня за рукав Викентий, – может, ты один сходишь? Работёнка-то пустяковая, тут и четвёртого ранга хватит, а ты уж до третьего дорос. Надо же, всего год прошёл! Помнишь, каким сразу после посвящения был? Сопляк сопляком, шестой ранг… а надо же, как рванул. Никто из наших и думать не думал… Скоро вообще правой рукой Харальда будешь… не то что я, выше третьего мне, похоже, не потянуть. В общем, я к тому, что превосходно и без меня справишься… а за то в другой раз за тебя отдежурю.

– А если Харальд сейчас за нами подглядывает? – Струйка пара от моего дыхания потянулась к рябому лицу Викентия. – Может, катает особое яблочко по особому блюдечку, да посмеивается?

– Он Великий, – не понял моей иронии напарник, – ему артефакты без надобности, на чистой силе работает… Только вот нечего ему, великому магу, делать, кроме как за нами, мелкими зверушками, следить. Подумаешь, очередной дикий Светлый завёлся… в Петербурге таких случаев за год полсотни. Вот если бы Тёмный, то дело другое, тут прибрать к рукам следует, пользу просчитать… На дикого Тёмного он или сам бы вышел, или кого-нибудь первого ранга отрядил, вот ту же Марфу Семёновну, к примеру. Чтобы опередить Светлых. А тут – мелочишка. Главное, с запасом оцени расход магии, чтобы Харальд потом Светлым счётец предъявил…

– Да что у тебя такое, из-за чего урочным своим дежурством манкируешь? – недоверчиво осведомился я. Не то чтобы так уж мечталось мне о компании тощего рябого Викентия, болтливого, как попадья, и скучного, как банный веник. Он прав, дело мне и одному по плечу, но царапнуло что-то… предчувствие, должно быть? Я даже на свою линию вероятности посмотрел, но в ближайшие часы всё с ней было в порядке, а на больший срок я пока заглядывать не умел.

– Да есть тут одна бабёнка, – признался Викентий, – купчиха, вдова, тридцать два года… объёмистая такая, ядрёная, в моём вкусе. На блины сегодня звала… ну, сам понимаешь, сперва блины, потом амуры… потом опять блины…

Тут я сразу успокоился. Викентий у нас известный ходок по женскому полу, да и, прямо сказать, не он один. Раз уж ты Тёмный, то берёшь от жизни всё… в разумных пределах, как сказал бы мудрый Александр Кузьмич.

– Что ж, ступай по свои блины, – осчастливил я Викентия, – да не забудь: за тобой должок. Взыщу непременно.

Так вот и вышло, что разбираться со Светлым целителем отправился я в одиночку.

…Человек бы, конечно, заблудился в этих тёмных пустых переулочках, где уже и фонари не горят, – здесь Невским проспектом и не пахнет, здесь места дикие, простонародье обитает. Хорошо ещё зима, всякую дрянь под ногами подморозило и занесло снегом… И как тут найти нужный дом – во мраке, в метели, в безлюдье?

Но мы – Иные, нам советы прохожих ни к чему, мы умеем вызывать перед внутренним взором карту местности, где зелёным огоньком поблескивает цель. Тут и силы-то самую капельку тратишь. А уж почуять на сравнительно близком расстоянии нужного тебе Иного… особенно слабого… особенно если он и понятия не имеет, как закрываться… тут вообще как с Дворцовой площади до Адмиралтейства дойти.

…Дикий Иной оказался дикой Иной. Вот же подлец Харальд, мог бы и сказать. Правда, зачем? Не на свидание же с пылкой красавицей он нас с Викентием отправлял. Мужик ли, баба ли – без разницы. Обездвижить «укусом кобры», заклинить магию «соляным столпом», допросить наскоро – а потом вызвать дежурного из Ночного Дозора, составить протокол… Не в первый раз пирог жуём.

Квартировала она в доме сапожника Ивашки Метёлкина, снимала даже не комнатку, а всего лишь угол, отделённый простынёй-занавеской. В этой же комнате располагались трое метёлкинских детишек, а сам Ивашка с женой Авдотьей размещались за стенкой, в каморке поменьше. Известное дело – сапожники в хоромах не живут, особенно такие горькие пьяницы, как Ивашка. Без копеечки от квартирантки худо бы семье пришлось.

Всё это я узнал чуть позже, а пока возле ворот метёлкинского домишки нырнул в Сумрак. Ох, и заросло же всё тут синим мхом! Знать, бушуют страсти, льются слёзы.

Не выходя из Сумрака, я оглядел комнату. Здесь, на первом слое, мир не так уж отличается от обычного, разве что цветов и звуков нет, ну и мох, само собой, плодится. Комнатушка шесть шагов в длину, четыре в ширину. Трое мелких ребятишек дрыхнут на постели… то есть на рваном тулупе, устилающем некрашеные половицы. Часть комнаты отделена занавесочкой, неожиданно чистой. И светится там нечто, за ветхой простынёй. Во-первых, свеча. Во-вторых – цветок души, как сказал бы Александр Кузьмич. Не любил он слово «аура», которое с недавних пор вошло в наш Иной обиход. «Меньше с французами знаться следует, – ворчал он. – Мы ж русские Иные, у нас свой язык есть, ничуть не хуже! А то пошло поветрие низкопоклонствовать перед Европой! Добром не кончится!»