Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - [59]

Различные направления социализма расходились в вопросе о масштабе соответствующих преобразований. Последовательные классические социалисты, в том числе марксисты, стремились к централизованному контролю над доступным капиталом и ценами на всех предприятиях, как малых, так и больших, и во всех отраслях, от сельского хозяйства до кинопроизводства. Более умеренные социалисты стремились к государственному контролю лишь над «командными высотами» экономики, в том числе и над тяжелой промышленностью. Сторонники рыночного социализма допускали наличие как государственных, так и частных компаний, которые могли бы свободно покупать и продавать продукты и промежуточные товары на открытых рынках (хотя одним из инструментов могли бы быть непомерно высокие налоги). Фабианские социалисты Британии считали, что начинать надо с малого, постепенно меняя экономику. Они стремились «реформировать» капитализм; что касается коммунистов, они считали, что капитализм не поддается реформированию, его можно только низвергнуть.

Можно ли построить жизнеспособный социализм?

Сегодня может показаться, что в классических спорах межвоенных 1920-1930-х годов речь шла о желательности реализации социалистических ценностей, но на самом деле это совсем не так. Тогда спорили о возможности создания таких экономик, у которых были бы свойства, нужные социалистам. Могли ли социалисты прийти к успеху, как они сами его понимали? Прагматику такой вопрос может показаться вполне эмпирическим: можно было просто подождать развязки социалистических экспериментов. Однако в 1920-х годах можно было наблюдать только один эксперимент, начавшийся в России, а также была вероятность того, что он начнется в Германии или Франции. Поэтому эмпирические данные, в отличие от теории, имели меньше веса, чем, скажем, при агрономическом эксперименте, проводимом на различных участках земли. Если бы социалистическая экономика на русской почве с каждым годом добивалась все больших успехов или же, наоборот, приносила все большие разочарования, это не гарантировало бы того, что эксперименты в других странах приведут к тем же результатам или даже что результаты в самой России останутся прежними.

Здесь в нашу историю вступает Людвиг фон Мизес, венский экономист-теоретик крайне непростого нрава, который вместе со своим бывшим учеником Фридрихом Хайеком основал австрийскую экономическую школу. Поскольку Мизес мог вблизи наблюдать за революцией в России и социалистическими мерами в Германии, можно было бы сказать, что он был свидетелем построения социализма. Он активно участвовал в спорах 1920-1930-х годов⁹⁰. По его мнению, попытка построения социализма была экспериментом без теории. «В сказочной стране их фантазий, — писал он,— жареные голуби будут сами залетать в рот товарищам, но они забывают показать, как удастся осуществить сие чудо». Далее он утверждает, что социалистическая экономика нежизнеспособна, то есть является не только недостаточно инновационной, но и в конечном счете попросту невозможной (unmöglich).

Возражения Мизеса против социализма были основаны на идее, что в хорошо знакомой ему современной экономике участники постоянно пытались отступить от нормальной практики, чтобы получить более высокую цену за продаваемые товары или, наоборот, более низкие цены на покупаемые ими товары; так проходили испытание новые методы и обнаруживались экономические выигрыши. И хотя социалисты, в том числе и Маркс, предполагали, что промышленные рабочие, крестьяне и ремесленники будут каким-то образом участвовать в экспериментах, необходимых для повышения эффективности, Мизес утверждал, что в социалистической экономике, в которой, на самом деле, никто ничем не владеет, даже собственным трудом, просто не будет стимулов и информации, необходимых для отклонений или для экспериментов, совершаемых индивидами, благодаря которым затраты на продукцию и стоимость труда в каждом конкретном случае его применения отражаются в ценах и заработной плате:

в социалистическом государстве <...> рациональное поведение все еще было бы возможно, однако в целом больше нельзя было бы говорить о рациональном [то есть эффективном] производстве. Не было бы средств, позволяющих определить, что является рациональным <...> поскольку <...> производством более нельзя было бы руководить, исходя из экономических соображений. Какое-то время память об опыте, полученном в конкурентной экономике <...> могла бы стать защитой от полного разложения искусства хозяйствования <...> [однако] <...> старые методы <...> со временем стали бы иррациональными, поскольку перестали бы отвечать новым условиям <...> пришлось бы обращаться не к «анархическому» хозяйству, а к бессмысленным директивам абсурдного аппарата. Колеса будут крутиться, но телега не поедет <...> Администрация [в социалистическом государстве] может точно знать, какие товары срочно нужны. Но, зная это, она располагает лишь одним из двух необходимых для экономического расчета элементов <...> Она вынуждена обходиться без другого, а именно оценки средств производства <...> Следовательно, в социалистическом содружестве каждое экономическое изменение становится инициативой, успех которой невозможно оценить ни заранее, ни постфактум.