Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - [51]

Однако Токвиль сомневался в том, что в Америку пришел новый витализм, или в том, что он, если и пришел, чем-то отличается от витализма во Франции:

Из мыслей, занимающих меня, особенно выделяются две. Первая — о том, что это население является одним из счастливейших в мире, а вторая — что неимоверным благополучием оно обязано не своим особенным добродетелям и еще в меньшей степени форме правления, которая по своей природе превосходила бы все остальные, а своим редким условиям <...> Каждый трудится, и недра пока еще столь богаты, что всякий работающий может быстро приобрести все нужное для довольства <...> Неугомонность, видимо, порождает преуспевание. Богатство — вот что всех манит <...> Если только я не слишком сильно заблуждаюсь, люди на этом берегу Атлантики не отличаются от людей на другом берегу и не лучше их. Они просто находятся в иных условиях⁷⁷.

Сегодня, почти два века спустя, позиция Токвиля представляется диаметрально противоположной истине. Связывать оживление и напор американской экономики с «редкими условиями», то есть в основном с возможностью возделывать целину, имело смысл лишь в первой половине XIX века. Целина в Америке практически закончилась к концу столетия, однако стремление экспериментировать, исследовать и создавать не иссякало на протяжении почти всего XX века. Если положение американцев как «счастливейшего» из народов зависело от райских условий, они утратили бы его к 1920-м годам, когда Америка стала городской страной.

Также Токвиль заблуждался, предположив, что экономическая культура должна быть везде одной и той же — по крайней мере в западном мире. Сегодня у нас есть доказательства, которых у него не было. Современные данные по установкам и убеждениям показывают, что, вне всяких сомнений, на разных берегах и в разных странах живут разные люди. Данные исследований World Values Surveys демонстрируют не только различия в убеждениях и установках разных индивидов, но также различия в средних установках и убеждениях между разными странами, то есть различия в средних национальных установках. (Можно доказать, что многие из таких различий являются систематическими, а не просто случайными или даже устойчивыми последствиями временного возмущения.) И трудно представить, что во времена Токвиля положение дел было иным. Если XIX век в период укрепления витализма отличался от XV века и даже от XVIII, маловероятно, что установки и убеждения двигались плотным строем, не отставая друг от друга. Скорее, одни страны усваивали новые ценности Возрождения и Просвещения быстрее, чем другие.

Наконец, Токвиль, видимо, не прав и в том, что «особенные ценности» Америки (которые не всегда совпадали с ценностями Франции) внесли «меньший» вклад, чем другие факторы (например, институты), в бурное развитие Америки 1830-х годов, обогнавшей как Европу, так и саму себя в прошлом. Судя по недавним исследованиям данных современных опросов, касающихся психологических установок, некоторые элементы экономической культуры важны для экономической эффективности — для производительности, уровня безработицы, а также для субъективных оценок удовлетворенности трудом и уровня благополучия. Все эти различия между странами заметно сказываются на эффективности, даже если, как мы показываем в восьмой главе, ограничиваться рассмотрением схожих стран, например развитых стран Запада⁷⁸.

Некоторые из многочисленных установок по отношению к работе и карьере, зафиксированные в ходе опросов семей, можно интерпретировать в качестве отражения некоторых аспектов витализма,— это восприимчивость к новым идеям, важность труда, желание обладать определенной свободой и инициативой на рабочем месте, готовность следовать за лидером, положительное отношение к конкуренции, а также стремление к успехам. Важно отметить, что примерно половина этих установок в значительной мере объясняет различия стран в некоторых показателях экономической эффективности. Однако их так много, что только наиболее подходящая или удачная в этом плане установка может существенно прояснить различия всех показателей эффективности. Поэтому в двух недавних исследованиях различные установки, обнаруженные в ходе опросов, были разбиты на несколько небольших групп с общими признаками. Витализм, в целом, — наиболее сильная группа, лучше остальных объясняющая различия стран в показателях экономической эффективности. Следующую по силе объяснения группу можно считать отражением консюмеризма или материализма. Традиционная группа, интерпретируемая в качестве меры общественного доверия, так же важна, как и группа, интерпретируемая в качестве меры уверенности в себе.

Остался еще один вопрос — насколько важны для экономической эффективности различия в экономических институтах? Два новейших исследования указывают на то, что большинство экономических институтов страны, если пока не брать политические институты, не позволяет предложить лучшее объяснение экономических показателей разных стран. При объяснении уровня развития разных стран нам, видимо, достаточно ограничиться данными культуры, поскольку экономические институты служат всего лишь отображениями экономической культуры. За одним уточнением: исключением, видимо, является то, в какой мере институты обеспечивают «экономическую свободу» инвестиций, инноваций, конкуренции и выхода на рынок.