Масонство и русская интеллигенция - [3]

Николай I считал крепостное право институтом совершенно не христианским. Он «в разговоре с Пушкиным, по рассказу Смирновой, упрекал Бориса Годунова за прикрепление крестьян к земле, и Лейбница за то, что совещаясь с Петром Великим относительно «Табеля о рангах», немецкий ученый не указал ему на несправедливость крепостного права» (Кони. На жизненном пути).

В 1847 году он заявил смоленским помещикам: «…но я не понимаю, каким образом человек сделался вещью. Я не могу себе представить иначе, как хитростью и обманом с одной стороны и невежеством — с другой».

«Этому нужно положить конец».

И. Бунаков-Фондаминский, раскаявшийся после революции эсер-террорист, принявший православие еврей, в статье опубликованной в «Сов. Записках» (XVIII) пишет: «Как и его старший брат, Николай I не любил дворян. Дворяне убили его отца. Дворяне подняли восстание в день его восшествия на престол. Кроме того, не все в крепостных отношениях между дворянами и крестьянами укладывалось в его государственное понимание…

Крестьянское рабство в государственном сознании Николая I никак не укладывалось». «Киселев (помощник Николая I) в своей земельной политике продолжил вековую традицию Российских Императоров» и Московских Царей. В борьбе за землю между беднотой и богатеями и те, и другие ВСЕГДА СТОЯЛИ ЗА БЕДНОТУ». «Все работы велись в строгой тайне, о существовании некоторых комитетов никто не знал… По существу это был постоянный военный совет по борьбе с крепостным правом… Вражеская крепость должна быть взятой тихой сапой… без кровопролитий». Таковы утверждения бывшего заклятого врага Самодержавия.

«Они знают, — сказал Николай I, объясняя причину любви к нему широких слоев крепостного крестьянства, выражения которой он видел всякий раз, когда путешествовал по России, — что не имеют другого защитника кроме меня».

Николай I провел большинство черновой работы по подготовке отмены крепостного права. Проживи он несколько лет больше — крепостное право отменил бы он сам. Этого не надо никогда забывать. «Он провел огромную подготовительную работу, значимость которой начинают понимать и все больше оценивать специалисты, каждый в своей области», — пишет проф. К. Зайцев в журнале «Согласие» (Лос-Анжелес, № 44). Через Канкрина он упорядочил финансы. Через Сперанского создал «Свод Законов.» Через Киселева он построил систему управления государственных крестьян. Это все были леса, для сооружения нового здания, вернее для капитального ремонта старого здания, на началах ликвидации крепостничества». В том, что он не смог оставить Наследнику Россию такой, какой хотел, виноват не столько он, сколько окружавшие его и современное ему общество, про которое он имел право сказать тоже, что сказал про современное ему общество Николай II:

«Кругом измена, трусость и обман».

Известный судебный деятель Кони, недолюбливавший Николая I, как и многие представители русской интеллигенции и русского либерализма, тем не менее пишет в «На жизненном пути», что «Освобождение крестьян было, как известно, искренним желанием Николая I». Но «Бюрократическая и законодательная рутина, опиравшаяся на УПОРНУЮ НЕПОДВИЖНОСТЬ ОБЩЕСТВА и на страхи, создаваемые «пугливым воображением», ставили постоянные препятствия для решительных шагов Государя».

В дневнике Государственного Секретаря Перетца приводятся слова, сказанные однажды Александром II Милютину: «Покойный отец очень любил Павла Дмитриевича (Киселева) и не раз был готов приступить к осуществлению заветной мысли его — освободить крестьян; но беда в том, что большая часть людей, окружавших батюшку, его пугала, обманывала» (стр. 20).

IV

«Он не готовился царствовать, — пишет проф. К. Зайцев, — но из него вырос Царь, равного которому не знает русская история. Николай I был живым воплощением русского Царя. Как его эпоха была золотым веком русской культуры, так и он сам оказался центральной фигурой русской истории. Трудно себе представить впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди, ни в какой мере от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали вообще трудно объяснимое, а для них и вовсе непонятное, по истине мистическое, чувство робости почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество свидетельств такого рода («Согласие» № 4», Лос-Анжелес).

Про Николая I можно сказать то же, что сказал Минье про Людовика XVI: «Он, может быть, единственный из государей, который, не имея никаких страстей не имел и страсти к власти, и который соединял оба качества, характеризующие хороших королей: страх Божий и любовь к народу».

Настоящий духовный облик Николая I вовсе не таков, каким его представляли, и до сих пор представляют, поверившие в созданные о нем русской интеллигенцией лживые мифы. Только теперь, после убийства русским масонами и интеллигентами русской монархии, они позволяют себе иногда вскользь, глухо говорить о том, что духовный облик Николая I был намеренно искажен. Так, масон В. Маклаков, пишет в своих воспоминаниях, что от своих родных и знакомых, знавших лично Николая I, которых никак нельзя было назвать почитателями самодержавия, он никогда не слышал о нем отзывов, подобных отзывам Герцена. Маклаков признается, что прочитав впервые клеветнические инсинуации Герцена, он не знал кому верить — Герцену, или родным и знакомым, совершенно иначе расценивавшим личность Николая I.