Масонство и русская интеллигенция - [11]

Отвратительны его советы не учить мужика грамоте, так как, одолев ее, он начнет читать «пустые книжки европейских человеколюбцев».

Отвратительно вообще его презрение к Европе, его убеждение, что нам русским там нечему учиться, ибо не пройдет и десяток лет и Европа придет к нам «не за покупкой пеньки и сала, а за покупкой мудрости, которую не продают больше на европейских рынках». Многие страницы из «Переписки с друзьями» без краски стыда читать невозможно».

А масон М. Алданов, обеляя в книге «Загадка Толстого» Л. Толстого, идет по следам Белинского и обвиняет Пушкина и Гоголя в рассчитанном пресмыкательстве перед Николаем I. В душонках русских европейцев не может зародиться мысль, что можно быть преданным царю без всяких задних мыслей.

В. Белинский писал Боткину, что «Выбранные места», — это «артистически рассчитанная подлость», что Гоголь «Это Тайлеран, кардинал Фош, который всю жизнь обманывал Бога, а при смерти надул сатану». А еще раньше, писал насчет «Рима» в 1842 году тому же Боткину: «Страшно подумать о Гоголе: ведь во всем, что ни писал — одна натура, как в животном. Невежество абсолютное. Что наблевал о Париже-то».

После появления «Выбранных мест из переписки с друзьями», Белинский упрекал Гоголя, что он написал эту книгу с единственной целью подслужиться к Царской семье.

Отказывая Гоголю в уме, Белинский не постеснялся написать, что «некоторые остановились было на мысли, что ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию (хорош стиль, неправда ли!? — Б. Б.), но они скоро отступились от такого заключения — ясно, книга писана не день, не неделю, не месяц, а может быть год, два или три; в ней есть связь, сквозь небрежное изложение проглядывает обдуманность, и гимн властям предержащим хорошо устраивает земное положение набожного автора. Вот почему в Петербурге разошелся слух, будто вы написали эту книгу с целью попасть в наставники к сыну Наследника».

Прием клеветы, — это типичный прием революционных кругов. Не брезгует им и Белинский. Революционная пропаганда в России всегда была связана не только с определенным кругом идей, но и с определенным кругом методов пропаганды этих идей.

А главный из этих методов — клевета, во всем, и во всех возможных видах. По этому масонско-интеллигентскому методу действует и масон Алданов, пишет книгу о Толстом, а лягает своими масонскими копытами Пушкина и Гоголя. «Пушкин, — пишет Алданов, — мог написать «Стансы», когда кости повешенных декабристов еще не истлели в могиле; одобряя закрытие «Московского Телеграфа», ибо «мудрено с большой наглостью проповедовать якобинизм перед носом правительства»; после пяти лет «славы и добра» написал «Клеветникам России» и в то же время корил Мицкевича политиканством. Он брал денежные подарки от правительства Николая I, просил об увеличении этих «ссуд», прекрасно зная, какой ценой они достаются».

Нужно быть очень подлым человеком, чтобы приписать Пушкину то, что приписывает ему Алданов. А про Гоголя эта иудейско-масонская «гордость» русской эмиграции клевещет уже совсем без стеснений. «Гоголь, — пишет он, — жил в настоящем смысле слова подачками правительства, ходатайствуя о них через Третье отделение» (стр. 107–108).

II

«Замечательно, — пишет проф. Андреев в статье «Религиозное лицо Гоголя», — что при виде общественно-политических недостатков, Гоголь ни на минуту не склоняется к революционным настроениям, а намеревается личным участием в общественной и государственной жизни страны — содействовать искоренению этих недостатков».

Один из умнейших людей Николаевской эпохи, после Пушкина — Ф. Тютчев подчеркивал, что «РЕВОЛЮЦИЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО — ВРАГ ХРИСТИАНСТВА. АНТИХРИСТИАНСКОЕ НАСТРОЕНИЕ ЕСТЬ ДУША РЕВОЛЮЦИИ». Прекрасно понимал антихристианскую настроенность души революции и Гоголь. «Время настанет сумасшедшее, — пишет Гоголь Жуковскому. — Человечество нынешнего века свихнуло с пути только от того, что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для Бога». Гоголь ясно понимал, что темные силы не отказались от своих целей и, что, они во всех странах Европы ведут тайную упорную борьбу против христианства и монархий. Гоголь ясно понимал, что судьба христианства и европейских монархий решается в современную ему эпоху.

Человек XIX столетия, несмотря на кровавый опыт Французской революции, не смирился, а еще более возгордился своим умом. А эта гордость, — по мнению Гоголя, — может принести только еще более страшные плоды. «Гордость ума, с тревогой констатирует Гоголь в статье «Светлое Воскресенье», — никогда еще не возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом столетии».

Белинский, возлагавший все надежды на европейскую культуру, на силу разума, на социализм, не видел то, что видел Гоголь, писавший в статье «Светлое Воскресение», что человечество влюбилось в ум свой. «…Но есть страшное препятствие (воспраздновать нынешнему веку светлый праздник), — имя ему — гордость. Обрадовавшись тому, что стало во много лучше своих предков, человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою». Но особенно сильна ныне гордость ума. «Ум для современного человечества — святыня: во всем усомнится он — в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усомнится — но не усомнится в своем уме».