Масонская проза - [9]

– Хорошо, хорошо, это понятно, но кой черт тебя дернул возвращаться в траншеи? Ведь тебя комиссовали вчистую, все по-честному, после того, как тот склад рванул под Этаплем, правда?

– Да ну, комиссовали, не комиссовали, какая разница? Ну не было у меня никаких сил сидеть дома. Мать носится как зайчиха из комнаты в комнату, – а их всего три, – каждый раз, когда «Гота» закладывают вираж над вокзалом Виктории, чтоб отбомбиться, а сестра на следующий день пишет тетушке про это всё страницы на четыре. Я подумал-подумал… это что же, так теперь будет до самого конца войны? Ну уж дудки! Ну и ушел с первой маршевой ротой: в семнадцатом они особо не разбирались, кого брать, главное, чтобы по возрасту подходил, – и я снова оказался на фронте, догнал часть где-то у Лапульёна какого-то. – Хамберстолл помолчал и нахмурился. – А потом я там заболел, ну, плохо стало, мне потом сказали… ну, я доложился, мол, вот, прибыл в расположение, а мой старший сержант на батарее и говорит, что меня уж и не ждали назад, ну и там слово за слово, – короче, послали к майору, а майор… ну вот, отлично, скоро и свою фамилию забуду…

– Да не бери в голову, – перебил Энтони, – давай дальше, по ходу разговора вспомнишь.

– Момент… Ну вот же, на языке вертится…

Хамберстолл отбросил в сторону тряпку и, сдвинув брови, погрузился в глубокие раздумья. Энтони обернулся ко мне и внезапно разразился живым и веселым рассказом, как его такси на днях занесло метра на три по грязи и оно врезалось в парапет Мраморной Арки.

– Машину сильно повредил? – спросил я.

– Да не особо, рама, болты, подвеска – все нормально выдержало, она поскрипела, конечно, но на кузове ни царапины и ничего не отвалилось, ну, ты понимаешь. Ведь тут сразу и не поймешь, пока не началось, едешь себе, а потом – р-р-раз! И понесло башкой вперед. – Он стукнул себя по лбу, показывая, как ударился.

– Итак, твой майор сильно тебя пропесочил? – снова обернулся он к Хамберстоллу, который, медленно покачивая головой, постепенно выходил из ступора.

– Ну, он тоже мне сказал, что меня не ждали и что не мог же он со всей частью ждать меня, пока я вернусь. А еще он мне сказал, что моя «Шкода», гаубица-десятидюймовка, где я был в расчете третьим номером, пока в Этапле склад не взорвался, теперь под завязку забита, а мне места нету. Но, он сказал, как только какие потери – он сразу ко мне. А пока, говорит, побудь официантом.

«Я, конечно, дико извиняюсь, сэр, – говорю, – но я не затем сюда вернулся».

«И я, конечно, дико извиняюсь, Хамберстолл, – говорит, – но уж так вышло, что я тут на батарее начальник. Вы, – говорит, – человек острого ума, а мы в столовой уж и настрадались от официантов-кретинов. С этого момента поступаете под командование Маклина. Кругом, – говорит, – и шагом марш».

Ну так вот, этот парень, о котором я говорил, Маклин, он мне рассказывал и показывал, что делать… Хэммик! Я ж говорил, что вспомню! Хэммик звали нашего майора. А капитана – Мосс. – Воодушевившись победой над собой, Хамберстолл еще яростнее напал на органную панель, которую полировал, положив на колено.

– Ты поаккуратнее там, продавишь, – замахал руками Энтони.

– Извиняюсь. Мне еще мать говорила, что я своей силы не чувствую. Но вот что странно. Этот наш майор, я начал вспоминать, был какой-то знаменитый адвокат по разводам, а Мосс, капитан, был главным в Бюро частных детективов Мосса. Слыхали про такое? Ну там, слежка за женами, пока вы в отъезде, и все такое. Эти двое друг с другом постоянно пересекались по работе, были друг о друге наслышаны, а вот только на войне познакомились. Конечно, в столовой у них только и разговоров было, что про нашумевшие дела, в которых они участвовали. Хэммик, бывало, рассказывает все, что происходило в зале суда, прения сторон там, всякое такое, а потом Мосс рассказывает, как все происходило у сторон до суда на самом деле, по гостиницам всяким и так далее. Сроду ничего интереснее не слышал, чем разговоры у нас в столовой, ни тогда, ни потом. Недаром говорят, что в артиллерии все ученые служат.

– Да черт бы их всех побрал! – сказал Энтони. – Если с ними что-то случается, они сразу пишут книжку. А про то, как у тебя грузовик сдох прямо посреди Святой Земли, – про такое никто и не напишет. Умники…

– Ну ладно, – продолжал Хамберстолл, – давай я расскажу про тайное общество, о котором уже начал тогда говорить. Вот эти двое, Хэммик и Мосс, заканчивали, бывало, говорить о своих семейных делах, а я тебе скажу честно – они почти никогда не повторялись, – и сразу начинали обсуждать свое тайное общество в честь какой-то женщины – Джейн. Это единственная женщина в мире, которую они считали достойной доброго слова. По их словам выходило, что Джейн «не такая». Я и не понимал еще тогда, что она – это такое тайное общество. Я и слушал-то их поначалу вполуха, потому что еще слушал, что мне говорит этот Маклин. А вот когда я ей всерьез заинтересовался, – это когда там появился новый лейтенант. Его называли Гусаком, уж больно он на него в профиль был похож – ну точно как птица. Он на гражданке был страховым статистиком, высчитывал, сколько людям жить осталось. Ни Хэммик, ни Мосс с ним тогда в столовой и словом не перекинулись. Они продолжили разговор, как ни в чем не бывало, и сразу, или не сразу, не помню, но все равно возвратились к этой Джейн. И тут Гусак навострил свое большое обмороженное ухо и даже пальцами прищелкнул.