Масло айвы — три дихрама, сок мирта, сок яблоневых цветов… - [13]

На исходе дня гадальщик Мехмед отправился к гуриям, пить вино в садах Аллаха. Волдыри на теле несчастного, увы, не успели вскрыться. Скольких ещё предстоит похоронить?

Усталому Абу Саляму не хотелось об этом думать. Вечером он опять заглянул в больницу осмотреть недужных и дать указания служителям. Ненадолго навестил дом, поел, не чувствуя вкуса пищи, обнял молчаливую Сатеник и отправился назад в город, в утлую лачугу. Абу Салям чувствовал — ночью решится судьба безвестного мальчика, внука гадальщика. Он не помнил дитя по имени, не знал даже — в самом ли деле кучерявый шебутной и веселый парнишка приходился старику родственником, или гадальщик приютил сироту, или купил раба в помощь и освободил его. Внук Мехмеда редко сидел без дела — таскал воду и хворост, покупал для старика лепешки, чистил его халат и выбивал палкой коврик, а в свободное время возился с глиной, лепил слонов и коней, свирепых львов и смешных лисичек. Он заслуживал жизни.

Абу Салям отпустил вдову и остался бодрствовать у ложа больного. Как тридцать лет назад в Исфахане… Мальчик стонал и метался, жар становился сильнее. Взрослому стоило бы пустить кровь, но у ребенка и так мало сил. Намочив простыню в отваре цветков календулы, Абу Салям завернул в неё больного, закутал поверх шерстяным одеялом, кое-как напоил мать-и-мачехой с медом и соком маковых головок — мать-мачеха помогает вскрываться гнойникам и нарывам, а мак избавляет от страданий. Оставалось выжидать, наблюдать, как меняется пульс и дыхание, как сны и тени проходят по искаженному болезнью лицу ребенка. Он мог бы стать скульптором и украшать дворцы, или добрым горшечником, чья посуда радует хозяек годами, или гадальщиком как дед — определять судьбу по полету птиц и разбросанным углям, разлитому воску и расплавленному свинцу. Скакать верхом по Армутлукской долине, падать спиной в цветущие маки, собирать вишни в садах, подсматривать, как девчонка спускается к роднику за водой, переступает по стертым плитам маленькими босыми ногами, позвякивает браслетами… Время!

Невозможно остановить Разрушительницу собраний, когда болезнь безнадежна, когда источник соков иссох и силы иссякли. Лучший лекарь на свете не в состоянии дать пациенту новое сердце или новую печень, перелить кровь взамен вытекшей, удалить рак или пресечь гангрену. Но порой свойства жизни и смерти вступают в схватку, участь больного зависит от чаши с целебным питьём или мягчительной мази, доброго слова матери или молитвы отца, случайного сквозняка или безразличной сиделки. Или от толики теплоты, поддерживающей пульс, ускоряющей токи крови, изгоняющей через кожу или мочу зловредные излишки телесной материи.

Глубокий вдох, медленный выдох, через нос, через рот. Спокойное сердце, быстрая кровь, чуткие руки, полное сосредоточение. Мир пустыня, тихая и беззвучная, есть лишь два огонька душ, угасающий и яркий. И Разрушительница собраний, белая птица со снежными крыльями, что стремится погасить пламя. Воззвав к Аллаху, Абу Салям взял мальчика за запястья, почувствовал его всего, от коротких мизинцев до волдыря на макушке — бьётся храброе сердце, трудятся почки, изнемогает кровь, мозг охвачен зловещим жаром, черная желчь разливается, кожа плачет. Так-так-так-так, так-так, таак-таак. Дыхание в дыхание, пульс в пульс, теплоту к теплоте. И осторожно замедлить, сгладить бешеное биение, подбавить сил лёгким, унять скверные сны.

Лица Абу Саляма коснулся холод — словно большая птица, улетая, мазнула его крылом.

Говорят, каждый раз, когда лекарь склоняет чашу весов в сторону чужой жизни, он теряет год из своей. Ибн Сина ничего не говорил об этом… или молчал. Поставив светильник у изголовья, Абу Салям осторожно раздел мальчика и осмотрел его. Жар спадал, волдыри потемнели и вскрылись, опасность миновала. Спасение одного — жизнь многих. Острой ложечкой Абу Салям выскребал пустулы, собирая гной в колбу из драгоценного стекла. Ранки следовало засыпать порошком из куркумы, подорожника и толокна, ребенка — завернуть в чистую простыню, когда очнется — накормить суточным хлебом, размоченным в сладком молоке.

У Абу Саляма дрожали руки, подкашивались колени, кружилась голова словно после кровопускания — волнение изнурило его. Но слабость не останавливала лекаря. Он растер заразительную субстанцию, воспроизводя в памяти порядок процедуры — надрез на плече, толика яда, повязка, покой, легкая пища. Порошок должен высохнуть, а ему, лекарю Кафы, остается убедить горожан в пользе вариоляции. Когда сиделка пришла, лекарь велел ей чаще поить и переодевать мальчика, связать ему руки, чтобы тот не расчесал язвы, и рассказывать сказки, чтобы поддержать дух.

В покоях архонта дела шли на удивление хорошо. Все четверо вчерашних больных страдали от жара, болей и рвоты, у всех расцвела сыпь, но ни одно сердце не сбилось с такта, ни один сосуд с мочой не явил красной крови или черной желчи. Аллах велик, остается надеяться на его милость.

В семье торговца Барджиля открылась оспа, но хозяин наотрез отказался покидать дом и отдавать своих страждущих в чужие руки. Что поделаешь? Можно лишь отправить мазей, бинтов, хлеба, кувшин с целебным питьем и молиться за их тела и души.