Маски сброшены - [52]

— Тогда расслабьтесь. Позвольте себе насладиться очарованием этого вечера, а мне позвольте насладиться тем, как улыбка играет на ваших устах.

Она почувствовала, как от его сладкого и упоительного голоса её окутало блаженство. Если бы не тайна, которую необходимо было раскрыть и раскрыть именно в этот вечер, она бы с головой окунулась в это блаженство и позволила ему затянуть её как можно глубже.

— Я не могу, — произнесла она. — Я должна с вами поговорить. Это очень важно.

— Хорошо. Я вас слушаю.

— Помните, вы рассказывали мне одну историю о девушке, с которой вы познакомились на маскараде и которая потом бесследно исчезла?

— Я уже жалею, о том, что я рассказал вам эту историю, — вздохнул он. — Вы приняли её слишком близко к сердцу. А она не стоит того, поверьте мне.

— О нет, стоит! — возразила Елизавета. — И вы хорошо сделали, что рассказали её мне. Скажите, когда это произошло?

— Очень давно, — неопределенно ответил он.

— Сколько лет прошло с тех пор?

— Двадцать или около того, — немного подумав, ответил он.

— Постарайтесь припомнить месяц, — почти умоляюще попросила она.

— Это было летом. Кажется, в августе. Да, точно: в августе.

При этих словах Елизавета резко поднялась из-за стола. Она не в силах была сохранять спокойствие, когда её со всех сторон душили эмоции. В волнении она сделала несколько шагов и остановилась у камина. Владимир проделал то же самое вслед за ней. Он был несколько удивлен и встревожен её странным поведением.

— Где, у кого происходил этот маскарад? — спросила она.

— Здесь, в Петербурге, в доме госпожи Лейтер. Только сейчас, кажется, этот дом принадлежит не ей.

Елизавета закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Все верно, — еле слышно прошептала она.

Охваченный любопытством и смятением от её вопросов, граф приблизился к ней и, глядя ей прямо в глаза, спросил:

— Почему вас это так интересует?

— На этой девушке было бледно-розовое платье из муслина с короткими пышными рукавами? — произнесла она с какой-то непонятной интонацией в голосе: то ли вопросительной, то ли утвердительной.

— Да, — ответил он, непонимающим взглядом впившись в нее.

— И на ней была маска, — прерывающимся голосом произнесла Елизавета. Вы не видели её лицо, даже когда были с ней близки.

— Да. Но откуда вам это?..

Елизавета не дала ему договорить. Она судорожно вцепилась в его сюртук и голосом, полным невыразимого волнения, воскликнула:

— Неужели вы ничего так и не поняли? Ведь это была я! Это я была с вами той ночью!

Ее слова прозвучали как пушечный выстрел, который оглушил Владимира. Его ошеломленный взгляд застыл на ней. С ледяным, завораживающим молчанием он, казалось, изучал этот загадочный женский образ и спрашивал себя: «Что это: наваждение или реальность?»

— Вы? — глухим голосом произнес он.

— Именно я была той девушкой, которая заставила вас потерять голову и предаться сладкому и запретному безумству. А вы были моим призраком, который оставил глубокий след в моей душе.

— Неужели… так бывает?

— Да, — подтвердила она. — В жизни ещё не такое бывает!

— О Боже! — произнес он, все ещё находясь в прострации от услышанного. — Это были вы! Невероятно! Девушка, которая много лет назад завладела моим сердцем и мыслями, и та, которая сейчас дороже мне всех на свете, одно и то же лицо. Ну как тут не поверить в руку провидения!

— О, да!

— Вы! Это были вы! — повторял он. — Мне казалось, я почти забыл эту историю, а если порой я вспоминал о ней, то только как о некоем романтическом событии в моей жизни. А сегодня в моей памяти возродилось все, что было той ночью. Я словно вижу все наяву: вижу очаровательную женскую руку в белой перчатке, которая слегка дотрагивается до моего плеча; вижу стройную фигуру в розовом платье; вижу эту маску, сквозь которую я тщетно пытаюсь разглядеть лицо незнакомки. Это были вы!

— Я тогда сказала: «Вы не могли бы стать моим кавалером на этом балу».

— И я согласился.

— Вы были прекрасным кавалером! — сказала Елизавета.

— А потом мы остались наедине в той комнате.

— Это была самая лучшая ночь в моей жизни, — призналась Елизавета.

— И в моей.

Она почувствовала, как на её глаза выступают слезы.

— О, вы не представляете, Владимир, — с огромной печалью произнесла она, — как я раскаивалась в том, что не позволила вам увидеть мое лицо, узнать мое имя и, наконец, в том, что оставила вас! Но я очень боялась. Боялась разоблачения, скандала. Я была юной и благопристойной. И в том моем понимании мой поступок казался мне ужасным. На этот маскарад меня привело не легкомыслие, а отчаяние. Я тогда не могла представить, что эта ночь станет для меня роковой.

Владимир ласково притянул её к себе и обнял.

— Не нужно ничего объяснять, — утешительно поцеловав её в висок, произнес он. — Я понял это ещё тогда. И поверьте, я никогда не держал на вас зла, несмотря на то, что ваше бесследное исчезновение причинило мне огромную боль. Я искал вас. Искал до тех пор, пока не потерял всякую надежду найти вас. Я хотел защитить вас, уберечь вас от того, чего вы боялись, заставить забыть то, что вы пытались забыть в моих объятиях.

От его упоительных речей слезы закапали из её глаз прямо на его плечо. Владимир усадил её на мягкий диван и подал ей белоснежный платок.