Маски сброшены - [17]

— Такой я и сам себе больше по душе! — с юмором произнес Владимир.

Глава пятая

Елизавету разбудил какой-то подозрительный шорох. Она настороженно прислушалась. Шорох исходил из её кабинета. Кто-то рылся в её бумагах и вещах. На Алексиса это было непохоже. Из прислуги никто за годы службы не позволял себе ничего подобного. А если даже кто-то и позволил бы, то выбрал бы для шпионажа более удачное время. Оставалось одно — это мог быть посторонний, незаметно пробравшийся в её дом. От страха и паники в её голове завертелась беспорядочная вереница вопросов. Что понадобилось этому злоумышленнику в её кабинете? Как ему удалось незаметно проникнуть в особняк, не разбудив слуг и не потревожив собак? Каким образом он попал в дом: через окно или через двери? Если через двери, то как у него оказались ключи? Может быть, при помощи подкупа и предательства кого-то из слуг? Стало быть, среди её окружения есть предатели?

Минуту она раздумывала: как ей поступить в создавшейся ситуации. То ли поднять шум, чтобы сюда сбежались все, кто находится в доме; то ли попытаться спугнуть злоумышленника легким шорохом; то ли осторожно достать из секретера спрятанный для крайнего случая пистолет и подкрасться с ним к незваному гостю? Если она поднимет шум, то прежде, чем слуги повылезают из своих теплых постелек и сбегутся в её покои, — пройдет вечность. За это время может произойти все, что угодно, не исключая того, что злоумышленник от страха и безысходности может наделать много вреда. Если она осторожно спугнет его и заставит уйти, то не узнает, что ему было нужно. Оставался третий вариант. Но он был слишком рискован и смел для Елизаветы. И тем не менее она решилась.

Елизавета встала с постели и накинула на себя пеньюар. Она осторожно зажгла свечу и прикрыла падающий от неё свет ладонью. Но прежде, чем подойти к секретеру и достать оттуда пистолет, она услышала звук падающего предмета и приглушенное ругательство: зараза! Она узнала этот голос, несмотря на то, что он был тихим, и узнала это ругательство, несмотря на то, что оно было неразборчиво. Этот голос и это ругательство принадлежали её мужу — князю Дмитрию Ворожееву.

— Позвольте полюбопытствовать, почему вы роетесь в моих вещах, сударь? — громко произнесла она.

Он обернулся на её голос и развел руками, как нашкодивший ребенок.

— Oh! Mon epouse chere, charmante et severe![22] — насмешливо произнес он и с распростертыми объятиями направился к ней. — Как вы очаровательны в этом прозрачном одеянии при этом тусклом свете мерцающей свечи! Однако этот суровый вид вам не идет: вы теряете в своей женственности. И не хмурьте так брови: от этого появляются морщины. А в таком возрасте, в каком находитесь вы, нужно быть более осмотрительной к своей внешности.

На ехидные и дерзкие замечания своего мужа Елизавета ответила холодным равнодушием. Она лишь презрительно отодвинулась от него на шаг, когда он близко подошел к ней и попытался её обнять.

— Я задала вам вопрос! — напомнила она. — Извольте на него ответить!

— Почему я роюсь в ваших вещах? — дурашливым тоном произнес Ворожеев. — Ах, действительно, почему же я роюсь в них? Да, собственно, не знаю почему. А ведь у меня была какая-то определенная цель, когда я проник в дом своей дражайшей супруги и стал искать… Теперь уже не знаю — что, и зачем, вообще, я здесь. Стоило вам появиться, взглянуть на меня таким суровым взглядом, строго заговорить со мной, как я все забыл.

— Сколько я тебя помню, когда ты совершал или собирался совершить какую-нибудь гадость, низость, подлость, ты всегда напускал на себя шутовской вид. Что ты задумал на этот раз? Неужели обокрасть меня?

Елизавета подошла к столу, на котором среди прочих её вещей находился ларец, где она хранила часть своих драгоценностей. Ларец был небрежно опрокинут. Она подняла его и заглянула во внутрь. Он был пуст.

— Так и есть, — вздохнула она, стараясь уничтожить своего мужа этим презрительным вздохом. — Как низко вы пали, князь Дмитрий Ворожеев! Вы потомок знатного княжеского рода, а крадете драгоценности словно низкопробный воришка, да к тому же у своей жены, тайно ночью пробравшись к ней в дом!

— Я всего лишь взял то, что и так принадлежит мне, — хладнокровно возразил тот. — Это фамильные драгоценности князей Ворожеевых. Их носила моя матушка. Кстати, здесь далеко не все, и я намерен потребовать остальные.

— Эти драгоценности подарил мне твой отец, — с вызовом произнесла Елизавета. — Они по праву принадлежат мне. И я не намерена ничего тебе отдавать. Мой долг сохранить их и передать по наследству своим детям.

— Своим детям? — переспросил Ворожеев. — Вы сказали во множественном числе? Однако позвольте заметить, моя дорогая Эльза, у вас, как, впрочем, и у меня, только один сын. Не означают ли ваши слова, что вы желаете объединить наше супружеское ложе и завести ещё детей? Я был бы очень рад новым наследникам! Хотя я совсем забыл, что вы более не способны иметь детей. Природа оказалась не очень благосклонна к вашей материнской функции.

— Упрекать в бесплодии, причиной коего стали сложные роды, отвратительно и недостойно любого мужчины, если в нем есть хоть крупица порядочности, чести и благородства. Однако к тебе это не относится. И посему, твои упреки и постоянные напоминания о моем бесплодии мне безразличны.