Маски. Карнавал судеб - [73]

Однако Мэри-Лу родила близнецов, а двоих детей Бетт было не потянуть. Поэтому она взяла только девочку, оставив мальчика на руках юной матери и предоставив ей самой разбираться с ним.

Борьба за выживание была тяжелой. «Камень на шее», — так окрестила Мэри-Лу маленького сына. Через пару лет мать не выдержала: она была еще молода и привлекательна, а жить с подрастающим сыном становилось все труднее, поэтому в дальнейшем Хью воспитывался в разных приютах и благотворительных учреждениях.

Когда ему исполнилось семь лет, Мэри-Лу навестила его в последний раз. Он до сих пор помнит, во что она была одета: в красное цветастое платье из набивного ситца с белыми манжетами и воротником. Она выглядела очень хорошенькой и сказала, что пришла попрощаться, так как ненадолго уезжает из Калифорнии, но обязательно вернется! И, вероятно, найдет себе мужа, подумал тогда Хью. Больше он ее никогда не видел.

Даже теперь при одном воспоминании о своем детстве у него перехватило горло: он до сих пор помнил горькое чувство одиночества, поселившееся в душе после исчезновения из его жизни матери.

— По крайней мере, скажи судьбе спасибо, что у тебя была хоть какая-то мать! — с невеселой усмешкой сказал он Ким. — Кто-то, кто о тебе заботился… Господи, а я был совсем один! И все эти годы ждал, что она вернется и заберет меня к себе… Каким же я был идиотом!

Сознание своей обделенности с самого раннего детства давило на его психику, и оттого ему все никак не удавалось устроить свою жизнь. Из последнего приюта он ушел шестнадцатилетним пареньком и с тех пор нигде надолго не задерживался. Он многое испробовал: работал буфетчиком, буровым на нефтевышке, подсобником, таксистом, завербовывался на морские торговые суда, на которых его заносило даже в Макао и Йокогаму… Он закатал рукав рубашки и показал Ким татуировку — разбитое сердце — и надпись прописными буквами: «мама».

— Мне сделали ее в одном порту. Господи, как же я, наверное, тогда надрался!

Шли годы, а он так и не находил себе места в жизни: брался за одну работу, потом за другую; спал с одной женщиной, потом с другой — особого выбора судьба ему не предоставляла. Он был никому не нужен — без семьи, без корней… Еще повезло, что не докатился до тюрьмы.

Он работал на бензозаправке в Батон-Руже, когда на него вышли два нью-йоркских детектива, которых наняла Ким.

Поначалу он им не поверил, решив, что это какая-нибудь девица из тех, с кем он встречался раньше, решила объявить его отцом своего ребенка.

Он утверждал, что не знает никакой Кимберли Вест-Дюмен, да и вообще никаких Дюменов. Они известные люди? Возможно, но он не читает газет и журналов. Однако чем дольше он разговаривал с сыщиками, тем больше нервничал.

Если то, что они ему втолковывают, — правда, то какой во всем этом смысл? К чему ворошить прошлое?

Значит, у него есть сестра, которая нашла свой путь в жизни, стала уважаемой и обожаемой личностью… А вот он сам — всего-навсего рядовой бродяга.

— Но разве тебе не было любопытно?

Хью помолчал.

— Да Господи, конечно! Очень даже любопытно! Я знаю, ты решишь, что я ненормальный, но…

С самого раннего детства его преследовало странное ощущение того, что его жизнь какая-то неполная, что ему чего-то не хватает… Что где-то существует частичка его самого — невидимая никому, как оборотная сторона Луны. Его близняшка. Родная ему плоть и кровь.

Но сейчас, сидя рядом с Ким, делясь с ней своими воспоминаниями, он сомневался, правильно ли поступил, приехав сюда. Зачем нагонять на нее тоску, рассказывая о своих жизненных перипетиях? Он — неудачник, он неспособен сделать кого-то счастливым… Наверно, ему было бы лучше держаться подальше отсюда: это место не для него.

Дом слишком велик. Пугающ.

— Как в кино, — заметил Хью.

Он и не представлял себе, что реальные люди взаправду могут жить в таких дворцах. А уж тем более такие люди, как он.

— Я — никто! — заявил он.

— Я тоже никто… — прошептала она и смахнула слезу. — Ничего во мне не было, кроме моей внешности. Мы оба — никто, Хью, но, может, соединившись наконец в одно целое, станем что-то из себя представлять? Ты бы хотел переехать ко мне и жить вместе со мной?

— Думаю, да, — ответил он. — Но только не в этом доме: здесь слишком мрачно. Когда я был маленьким, я боялся темноты. И до сих пор меня от нее мандражит. Снаружи-то очень хорошо… Почему бы сейчас не поднять шторы и не впустить сюда солнышко?

— Пожалуйста, не надо! — попросила Ким. — Мне нравится темнота.

Более того — она полюбила ее. Темнота укрывала ее, успокаивала, утешала, смягчала боль… Темнота — это все, что у нее осталось. В ней Ким чувствовала себя лучше, чем в собольей шубе, — теплее, уютнее. Она могла сидеть в темноте часами и даже днями напролет, забывая прошлое или вспоминая его — в зависимости от настроения. Никого не видя и будучи невидимой сама.

— А меня? Меня ты боишься? — прошептала она.

— Да… нет… — Его лицо на мгновение исказилось, но потом он сложил губы в некое подобие улыбки. — Нет, тебя я не боюсь. Как можно? Мы же родились вместе! Мы вообще не должны были никогда расставаться! Я знал это, даже когда был совсем малышом… Из-за этого я и чувствовал себя неполноценным. — Одинокая слеза скатилась по его щеке, но он даже не сделал попытки смахнуть ее. — Может, поэтому я и пробродяжил всю жизнь… Все не сиделось на месте… А сейчас вот сижу здесь… — Он облизнул губы. — Ты веришь в судьбу? Я вот верю. Я имею в виду, эти детективы совсем не случайно нашли меня на бензоколонке… Что-то такое все равно должно было случиться…