Маски Черного Арлекина - [2]

Странник тем временем начал озираться, чтобы понять, где он оказался. Первой мыслью было то, что за воротами, если оглянуться, еще можно четко увидеть пурпурные сумерки, в то время как здесь, внутри стен, уже вовсю правила ночь, точно кто-то взял и набросил на город тяжелую смолянистую драпировку. Недаром, должно быть, называют здешнего правителя Ночным Королем, подумалось чужаку, но слишком долго размышлять над местными странностями он не собирался.

Впереди показалась кривая и изломанная, как глотка повешенного, улица. В свете тусклого фонаря на большой кованой вывеске ближайшего дома можно было прочесть: «Три Корсарские Серьги. Добро пожаловать в Сар-Итиад, свободный город для свободных людей». Дальше дорога уходила во тьму, и лишь вдалеке проглядывали светлячки других фонарей, одиноких и едва мерцающих в наплывшем с закатом тумане.

«Лучше заночевать в море, чем пристать к Северной Пристани», – тут же вспомнилась поговорка-предупреждение, которым всадника снабдил на прощание рыцарь Ильдиар де Нот.

Почти сразу же появилась возможность оценить ее по достоинству. Как же сильно отличалось это угрюмое провинциальное местечко от столицы королевства Ронстрад! И если чужаку и Гортен показался грязным, заполненным множеством удушающих запахов и звуков болотом, то данный городок даже на его фоне выглядел, мягко говоря, невзрачно.

Сар-Итиад был темен и сыр. Ноги коня по колени тонули в тумане, ветра не было, но холод проникал даже через одежду. Ни в одном окне не горел свет, и кругом стояла такая тишина, что сперва даже могло показаться, будто город и вовсе покинут. И если во всех других закоулках Срединных равнин, да в том же Гортене, комнаты с наступлением темноты дышали теплом и горели жизнью, то здесь они определенно были задушены и попросту убиты.

Странник пустил коня небыстрым шагом, подобравшись и нахохлившись в седле, как ворон на ветке. Под плащом он сжимал рукоять меча, вглядываясь во тьму и улавливая каждое движение возле домов. Где-то одинокий бродячий пес поднялся на ноги и лениво пролаял вслед чужаку. Из какой-то узкой дыры на самом уровне земли показалось бледное лицо в слабом отсвете тусклого фонаря. Задержавшись на миг в проеме, лицо исчезло и больше не показывалось.

У первого же фонаря всадник понял, отчего город так темен. Вдоль фасадов домов, выходящих на улицу Трех Корсарских Серег, шло несколько рядов окон, но на каждом ставни были закрыты так плотно, что между ними не просунешь и лезвия ножа – откуда же здесь взяться хотя бы худой полоске света! Кроме того, окна первых этажей забирали еще и кованые прутья решеток, отчего большинство зданий скорее походило на угрюмые казематы, чем на жилые дома. Все это настораживало. Слежки за собой чужак пока не заметил, но ощущение сотен скользких глаз, вперившихся в спину, напоминало назойливый пот, стекающий по пояснице, который, казалось, не смыть с себя даже добрым чаном воды. Опасность и выжидание. Кругом затаилось нечто и, не моргая, глядело из своих незримых нор на одинокого ночного всадника в темно-зеленом, но сейчас казавшемся черном плаще. Острым, как пыточный крюк, взглядом оно пыталось вцепиться в его дорожный мешок, пристегнутый ремнями к крупу коня, следило за каждым его движением, за каждым, даже самым легким, поворотом головы в капюшоне. Это самое нечто пыталось заглянуть за края ткани в надежде рассмотреть черты лица незнакомца, будто бы даже вытягивало шею, вглядываясь... И тут, при приближении к очередному фонарю, оно увидело... даже не так – скорее успело заметить кое-что. И замеченное ему совсем не понравилось, отчего оно поспешило спрятаться, убежать, забиваясь в свои темные норы поглубже.

Именно таким предстал позднему страннику ночной Сар-Итиад. Всех тех, кто заприметил его, он мысленно объединил в одно общее «нечто», кое-где лишь испуганное, часто – завистливое и злое, порой – угрожающее, но непременно – настроенное по отношению к нему враждебно. А путь во тьме и тумане стал для него не более чем переходом от одного фонаря к другому. Каждые две сотни ярдов тьмы всадник был напряжен, как заготовленная для своего грязного дела удавка, лишь рядом с тусклым источником света над чьей-нибудь дверью позволяя себе коротко вздохнуть, расслабиться на миг, чтобы вскоре вновь затаить дыхание и, сжав до хруста в суставах рукоять меча, в очередной раз нырнуть во тьму. Нет, он не боялся – страх за свою жизнь странник изжил еще в те времена, когда был юным, наивным и гордым. Но чувство опасности, чувство... войны, он слишком привык жить с этим, излишняя настороженность и готовность ответить ударом на удар, можно сказать, смешиваясь с кровью, текли в его жилах.

Так, подозрительно озираясь, чужак и продвигался по казавшейся бесконечной улице Трех Корсарских Серег. Но то, что он увидел у очередного фонаря некоторое время спустя, заставило даже его, всегда хладнокровного и невозмутимого, вздрогнуть, а его лицо – побелеть. Фонарь обреченно свисал над обшарпанной дверью, слегка покачиваясь, точно петля. Дверь ничем не отличалась от сотен своих сестер, если бы не косой крест, начертанный на ней алой краской. У порога, словно страж, сидел большой облезлый пес и глядел прямо на всадника. Он не шевелился, не водил ушами и не шевелил хвостом. Не рычал и не издавал вообще ни звука. В общем, если бы он еще и не отбрасывал тени, то можно было бы решить, что его там и вовсе нет. На приближение чужака пес никак не отреагировал, глазея теперь куда-то мимо.