Маскарад - [137]

– Перестаньте, Фоска, – резко сказал он. – Никаких оснований для вашего болезненного воображения нет. Никто сегодня не умирает. Никто не умрет.

– Один лишь Алессандро. Вы убьете его. Я знаю, вы это сделаете.

– Да. Но только в том случае, если он будет признан виновным.

– Но кто будет судить его? Вы. А вы посчитаете его виновным. Или дворянином. Или аристократом. Виновным в том, что он честолюбив, когда думает о себе, о Венеции. Он виновен. Виновен в том, что любит меня, в том, что противодействует силам свободы. – Фоска легла на спину, закинув руки за голову.

Раф стоял над ней.

– Я люблю вас, Фоска.

– Для меня нет роли в вашем новом мире, Раф, – сказала она. – Я одна из них. Этого я изменить не могу, не могу забыть свое воспитание, изменить свои симпатии и антипатии. Сегодня ночью я плакала, ибо уходит мир, который я знаю. А я – часть этого мира. Я плакала, потому что теряла часть самое себя. Вы и я не подходим друг другу. Я и Алессандро – похожи. Мы говорим на одном и том же странном языке. Язык этот, я знаю, устарел, но мы понимаем друг друга, понимаем символы, смысл определенных жестов, умеем танцевать менуэт, гавот. Я – Фоска. Дочь одного из Долфинов, жена человека из рода Лореданов, присягала на верность дожу и Венецианской республике. – Фоска закрыла глаза.

Раф сел рядом с ней и погладил ее щеку.

– Никто не знает, Фоска, лучше меня, насколько могут быть бессмысленны – а с другой стороны, полезны – лозунги. Не гипнотизируйте себя словами. Долфин, Лоредан, дож… Все это не больше чем пустой звук. Не думайте о них. Посмотрите на меня, Фоска, – побуждал он ее, и она открыла глаза. – Я здесь, с вами. Мы вместе и одни. Мы любим друг друга. Это реальный мир. Сегодня мы в нем… – Он поцеловал ее. Она отвернулась.

– Слова… Жена. Любовница. Любовник… Одни лишь слова… Любовь. Верность…

– Мы будем вместе управлять Венецией.

– Управлять? Я не хочу управлять. Я не могу управлять даже собой, не имею власти над своими желаниями. Как же навязывать свою волю другим? Давайте, Раф, делайте со мной, что хотите. Займитесь любовью. Вероятно, я вам пойду навстречу, потому что не способна остановить себя, но – телом. Моя душа, странная и отчужденная, где-то далеко. Я чувствую, как кружится голова, хочется уснуть… Будто… я приняла яд.

– Перестаньте, – яростно зашипел он.

– Принять яд, – сонно бормотала она, – и подождать. Сколько потребуется времени, чтобы что-то почувствовать? Испытаешь ли какую-нибудь боль? Возможно, нет. А может быть, боль будет нестерпимой и смерть принесет освобождение. Ждать, ждать…

Раф поднялся.

– Еще никто, Фоска, не умирал от чувства отвращения к самому себе, – грубо сказал он. И вышел из комнаты.

Фоска не моргая уставилась в потолок.

Заседание военного трибунала состоялось несколькими днями позже. Председательствовал Раф, по бокам которого сидели офицеры.

Напротив себя Алессандро увидел главного инквизитора и двух его помощников. Он испытывал не страх, а лишь некоторое раздражение – его оторвали от сна. В камере не давали книг, и он предпочитал не думать, а спать. Когда он думал, ему всегда являлась в мыслях Фоска, воспоминания о которой ножами вонзались в сердце. Позже, однако, эти пронзающие, причиняющие боль образы стали прорываться и в сны.

– Алессандро Лоредан, вы обвиняетесь в убийстве капитана Эмиля Ложьера, – произнес Раф. – Что вы можете заявить по этому поводу?

– Я, разумеется, не виновен. – Лоредан утомленно зевнул. – Я не убийца.

– У нас есть свидетели, которые видели, как вы вонзили нож в его жизненно важные органы, – сказал Раф. – Хотите ли вы, чтобы я прочел их показания?

– Вы, Леопарди, солдат, – сказал Лоредан, пожав плечами. – Вы прекрасно знаете, что насадить врага во время войны на свой штык не считается преступлением. Это неприятно, подло, но это не убийство. И еще. Если ваше описание случившегося служит вашим революционным целям, то пусть будет так.

– Обвиняемый признает себя виновным, – продиктовал один из офицеров секретарю, который сидел в углу и вел протокол.

– Венеция и Франция не были в состоянии войны, – напомнил заключенному Раф.

– Считаете, что не были? Значит, нейтральное государство не вправе защищать свои границы от нападения недружественной державы? Я признаю свои ошибки. Я, по-видимому, действовал по недоразумению.

– Вы действовали, не получив разрешения вашего собственного правительства, – сурово заметил Раф. Его раздражало невозмутимое хладнокровие Лоредана. – У нашего трибунала нет иного выбора, – продолжил он, – как признать вас виновным и приговорить к смерти. Вы будете казнены через неделю выделенным для расстрела взводом.

– Я могу вернуться в свою камеру? – спросил Алессандро, ни малейшим движением не нарушив своего хладнокровия. – Весь этот фарс довольно нудная штука.

Раф коротко кивнул стражникам, и те вывели Лоредана через дверь на Мост вздохов.

– Он воспринял это весьма спокойно, – заметил один из французских офицеров.

– Возможно, – заметил другой, – но подобного склада люди всегда падают духом в последний момент. Я видел доставленных на эшафот для казни на гильотине, которые выглядели хладнокровными, или, если хотите, спокойными, вплоть до того момента, когда им надо было опуститься на колени и положить голову на плаху. Вот тогда они начинали плакать и теряли самообладание. Постыдное зрелище. Вот увидите, он сломается.