Маска одержимости-2 - [2]
Тут Утёнок Бентон устраивает форменную драку. Толкает Джонни Майерса. Видать, насмотрелся со своим папочкой хоккейных матчей по телику и теперь считает, что игра — это драка. Лишь бы попихаться!
В общем, дал я им возможность поноситься за мячом с часик, потом дунул в свой свисток. На том тренировка и закончилась. А что? Чем не тренировка! Всего один разбитый нос, а это уже победа, поскольку не мой!
— До завтра, боровы! — помахал я им ручкой и засеменил с поля.
Перед школой их обычно встречают родители и няньки. Только, смотрю, мои малыши почему-то не расходятся. Стали кружком посреди поля. Рожицы хитрые, все с ухмылочкой поглядывают. Дай, думаю, посмотрю: что это они там такое затеяли?
Подбегаю к ним и спрашиваю:
— Что у вас там, ребята?
Они расступились. В траве — футбольный мяч. А Марни Роузен так и лыбится — сплошное сияние из веснушек.
— Эй, Стив, можешь отсюда забить?
Все от мяча отступили и на меня смотрят. А я прикидываю: до ворот порядочно, с полполя.
— Что это за шуточки? — интересуюсь.
У Марни улыбочка вместе с веснушками угасла.
— Никакие не шуточки. Можешь отсюда в ворота попасть?
— Куда ему? — подает голос Утёнок Бентон.
— Стиву это запросто, — вступается за меня Джонни Майерс. — Стив и подальше запулить может.
— Да ни в жисть! — тянет своё Утёнок. — Это и для шестиклассника далековато.
— Подумаешь, — говорю. — Пара пустяков. — Надо же чем-то их изумить. Почему бы не показать, что я парень не промах.
Отхожу, значит, я от мяча шагов на восемь — десять, чтоб разбежаться.
— Ладно, пацаны, смотрите, как профи бьет — кричу им.
Разбегаюсь. Заношу ногу. Бью, что есть силы. И на миг превращаюсь в столб. А потом ору благим матом.
Купился, дурак!
2
По дороге домой прохожу мимо дома Чака. Смотрю, он бежит навстречу.
А мне ни с кем говорить не хочется. Даже с лучшим другом. Только куда от него денешься?
— Привет, Стив! — Чак остановился и смотрит на меня во все глаза. — Что стряслось? Ты чего хромаешь?
— Бетон, — простонал я.
Чак снимает с головы черно-красную бейсболку и чешет свой лохматый затылок.
— Не понял?
— Бетон, — вяло машу я рукой. — Точнее футбольный мяч из бетона.
Чак глазами хлоп-хлоп. Видать, до него ещё не дошло. Пришлось разъяснять:
— Один из первоклашек живет рядом со школой. Он и попросил своих дружков помочь докатить бетонный мяч до школьного двора. Потом разрисовали мяч, ну чтоб он был похож на настоящий. Мяч как мяч, только из цемента. На поле выкатили и говорят мне: «Забей гол отсюда!» Я и… — Голос у меня жалостливо дрогнул, и я не договорил.
Допрыгал я до бука и прислонился к его большому белому стволу.
— Во да! Ну и шуточки, — выпучив глаза, пробормотал Чак, натягивая свою кепочку.
— А ты думал, — со стоном поддакиваю. — У меня такое ощущение, что я все косточки переломал. Даже те, которых нет.
— Да твои малыши сущие звери! — заявляет Чак.
Я только замычал и потер больную ногу. К счастью, ничего я не переломал. Но боль была ужасная. Вся ступня ныла. Я поправил ранец и удобнее пристроился спиной к дереву.
— Знаешь, о чем я подумал? — спрашиваю Чака.
— Как им отплатить?
— Вот именно! — подхватил я. — Как ты догадался?
— А тут и догадываться нечего. — Сказал и замолк. Лоб наморщил, губы надул. Видать, что-то в голове своей выстраивает. Наконец выдает: — На носу Хэллоуин. Надо такое придумать, чтоб напугать их. По-настоящему. Без дураков. — И глаза, смотрю, у него загорелись.
— М-да… может, — неуверенно бормочу я. — Но это всё же мелюзга. Как бы не переборщить.
Я почувствовал какое-то неудобство в плечах: как-то чудно сидит рюкзак, уж больно он полный. Снимаю его и, опустив на землю, наклоняюсь, чтобы расстегнуть.
И тут миллион перьев взмывает в воздух. Открываю рюкзак полностью. Все тетрадки, учебники покрыты жесткими перьями. Эти звери посадили их на клей. Я в изнеможении опустился на землю.
— О! — взревел я. — Пожалуй ты прав! Я готов сотворить над ними что-нибудь покруче!
— Ну и мелюзга! — только и сказал Чак.
Прошло несколько дней. Мы с Чаком шли со школьной спортивной площадки. День выдался холодный, ветреный. Над головой собирались тёмные тучи. Быть дождю. Только мне от этих туч не холодно и не горячо. Тренировка с боровами уже закончилась. Впрочем, прошла она не так уж и плохо.
В самом начале занятий Эндрю Фостер, набычившись, стал таранить меня. А весу в нём тонна, не меньше, и голова железобетонная. И, представьте, как этот боров на полной скорости врезается мне в живот. Из меня и дух вон.
Я покатился по траве. В зобу, как говорится, дыхание спёрло. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. А малышня уматывается. Им всё забава. Эндрю, само собой, божился, мол, так получилось.
Ну, ребятки, я вас за все эти шуточки достану, даю себе слово. Не знаю как, но достану. Вы у меня попляшете.
А Марни Роузен, эта прыгучая Марни Роузен… Опять как прыгнет мне на спину. Раз! — и оторвала воротник моей новенькой зимней куртки.
Чак встречает меня после тренировки. Теперь он хотя бы встречает меня. До него наконец дошло, что после часа такой жизни мне нужна помощь, иначе до дома я не доплетусь.
— Чтоб они провалились, — ругаюсь я. — Знаешь, как пишется слово ненависть? Б-о-р-о-в-ы, вот как! — Оторванный воротник хлопает на ветру.
