Маска красной смерти - [21]

Глава 8

Элиот проводил меня до пентхауса. После того как он ушел, я принялась расхаживать взад и вперед по своей спальне. Без него мое волнение сменилось своего рода отчаянием, и я рухнула на кровать и заплакала.

Ближе к ночи я проглотила снотворное. Сегодня взрывов нет, но я сплю плохо. Я не рассказывала отцу, что его снотворное больше на меня не действует. Сны, которые, как предполагается, видеть я не должна, мрачные.

Следующее утро длинное и скучное. Я опустошаю свою сумку с косметикой, высыпая бутылочки и флаконы на туалетный столик.

Мать входит в мою комнату без стука.

— Я хочу знать, почему ты была в лаборатории отца, — говорит она.

Я замираю. Мой виноватый ответ подтверждает ее подозрения. Я вижу отвращение в ее глазах.

— Племянник Просперо послал тебя туда. Он хочет, чтобы ты предала семью. Я знала его ... уже, когда вы с Финном жили под землей с отцом. Он несет беды. Аравия, держись от него подальше.

Я быстро подсчитываю.

— Он был всего лишь мальчиком.

— Достаточно взрослым, чтобы я смогла увидеть, кем он был, и кто он есть, — она останавливается, ожидает, пока я спрошу, что она имеет в виду. Ожидает, что я повернусь и посмотрю ей в лицо. Я играю с кисточкой для макияжа. Она кладет руку мне на плечо.

— Есть люди честные и благородные, как Финн. Есть люди такие, как ты и я, которые пытаются стать лучше. И есть такие, кто презирает все хорошее в этом мире.

А сама она не видит, что оставить своих детей ради роскошной жизни и есть презрение чего-то хорошего?

— Он брат Эйприл, — я открываю бутылочку с блеском. Как минимум, я могу спрятать красные глаза.

— Эйприл была избавлена от большей части ... того, через что их дядя заставил пройти Элиота.

Мы слышали, как папа расхаживает по комнате. Наши полы, должно быть, истончились под его шагами. Я опустила бутылку и ожидала увидеть, что мама скажет что-то еще, но она покачала головой и вышла.

Час спустя отец все еще расхаживал по дому, когда я вышла из своей комнаты. Я хочу прокрасться к буфету и налить себе попить, но не делаю этого.

— Мы можем позже прогуляться вместе, — предлагает отец. Он начинает говорить что-то еще, лицо его грустное и серьезное, и я наклоняюсь вперед в ожидании, но затем звук фортепиано заставляет нас обоих вздрогнуть. Мама играет, и не одну из ее звонких приятных мелодий, а нечто драматичное и резкое.

Это все разрушает. Отец выглядит расстроенным, убитым горем, будто музыка напомнила ему о чем-то ужасном. Что бы это ни было, в данный момент оно закончилось.

Мама продолжает играть одну и ту же песню снова и снова. Она играет что-то неверно? Пытается исправить ошибку? В наших апартаментах нет места, куда бы я могла сбежать от этих звуков.

Отец, кажется, чувствует что-то подобное.

— Возможно, мне стоит надеть пальто, — говорит он. — Как думаешь, на улице холодно?

Музыка останавливается.

— Не выходи наружу, — говорит мама. — Там опасно.

Отец поворачивается, чтобы ее разуверить, но его прерывает решительный хлопок входной двери.

Дюжина белых роз почти скрывает лицо Элиота.

— О, какая прелесть, — говорит мама прежде, чем может себя остановить.

Он вручает половину цветов маме и протягивает остальные мне.

— Я надеюсь, Аравия не откажет мне в удовольствии сопровождать меня в ... в мой клуб. Согласна? — спрашивает Элиот. Вопрос скорее мне, чем моим родителям.

Мама качает головой.

Я встречаюсь с ним глазами. Он указывает на цветы и смущенно пожимает плечами. Я не могу не улыбаться.

— С удовольствием, — говорю я.

Как будто я могла сказать нет. Моя потребность выйти из этих апартаментов граничит с отчаянием.

Мама делает шаг вперед, готовясь что-то мне сказать, но я протягиваю ей остальные розы и отворачиваюсь. Элиот сжимает мое запястье, и, чувствуя быстрый прилив вины по отношения к отцу, я ухожу от них.

Элиот ведет меня вниз по коридору, к лифтам.

В зеркальной стене лифта я вижу не экзотическое существо, в которое превращаюсь с помощью косметики и пайеток, а себя. Я ненавижу смотреть на себя.

Если бы Эйприл была здесь, она могла бы наложить на мои щеки блеск, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше.

— В следующий раз пришли сообщение, — я дотрагиваюсь до собственных волос. — Я не готова к выходу.

— У меня нет курьера, чтобы посылать сообщения, — говорит Элиот. — Жди меня в любое время, и всегда будешь готова.

Я одариваю его противным взглядом, и по тому, как наморщился его лоб, могу сказать, что его позабавило мое раздражение.

С тех пор, как мы принялись носить маски, мы стали экспертами по чтению выражения за ними. Глаза и брови — лучшие показатели. Чтобы знать, что кто-то улыбается, я редко смотрю на его рот.

Прежде чем я могу ответить на его ухмылку, лифт начинает трясти. Служащий неистово нажимает на клавиши. Элиот тянется ко мне, словно предлагая какого-то рода защиту. Я отступаю от него на шаг, и он роняет руки, пожимая плечами, все еще забавляясь.

Лифт смещается, и меня резко бросает на Элиота. Его руки не протянуты ко мне, потому щекой я ударяюсь о его плечо. Это больно. Не глядя, он обнимает меня одной рукой, а другую прижимает к стенке лифта, удерживая нас обоих.

Он кажется полностью спокойным, но его рука на моей голой коже слегка влажная. Я останавливаю взгляд на бледном лице лифтера.