Маска Цирцеи - [143]

Он посмотрел ей в глаза.

"Лед и пламя, — подумала она, — голубой лед и голубое пламя".

— Великие войны, — сказал Тирелл, и голос его звучал твердо. Он закрыл глаза руками.

— ХРИСТОС! — Казалось, слово это вот-вот разорвет стиснутое горло.

— БОЖЕ! БОЖЕ!

— Тирелл! — в ужасе крикнула она.

— Прочь! — прохрипел он. Она отпрянула, но он гнал не ее. — Изыди, сатана! — Он царапал голову, сжимал ее своими кулаками, склоняясь все ниже и ниже, пока не скорчился у ее ног.

— Тирелл! — крикнула она. — Мессия! Ты — Белый Христос…

Скорчившееся тело стремительно распрямилось. Девушка заглянула в его лицо — иное, новое — и почувствовала, как ее захлестывает волна ужаса и отвращения.

Тирелл в упор глянул на нее. Потом — и это было ужаснее всего по-шутовски поклонился.

Девушка отшатнулась, налетела на стол. Не глядя протянула она руку пальцы ощутили на лезвии липкую густоту не подсохшей еще крови. Нащупав рукоять, она вдруг подумала, что этот кусок стали может стать причиной и ее смерти. Воображение подсказало ей образ поблескивающего металла, направленного в ее грудь.

— Острый? — спросил Тирелл. В голосе его пульсировал смех. — Он еще острый или я затупил его на том священнике? Может, ты хочешь опробовать его на мне? Ну, давай, пробуй! Другие уже пробовали! — Он зашелся смехом.

— Мессия… — прошептала Нерина.

— Мес-си-я! — хохотал он. — Белый Христос! Владыка Мира! Несущий слова любви, невредимым проходящий сквозь самые кровавые войны, которые когда-либо опустошали мир;.. Да, этой легенде, дорогая моя, более двадцати веков. Но это ложь! Они забыли как все было на самом деле!

Она была способна лишь покачать головой.

— А вот и да! — воскликнул он. — Тебя тогда не было на свете. Никого не было, кроме меня, Тирелла. Это была бойня, и я в ней уцелел. Но не благодаря проповедям о мире. Знаешь ли ты, что бывало с людьми, провозглашавшими любовь? Они погибали… но я остался жить. Я уцелел, но не с помощью проповедей.

Смеясь, он подошел к ней вплотную.

— Тирелл-Мясник! — воскликнул он. — Я был самым кровавым из всех убийц. Единственное, что они могли понять, это страх. А испугать их тогда было нелегко, они вконец озверели. Но они боялись МЕНЯ! — Он поднял над головой руки со скрюченными, как когти, пальцами, все его тело экстатически выгнулось — настолько сильны были воспоминания. — Красный Христос! — продолжал он. — Именно так можно было бы меня назвать, но они не сделали этого. Лишь после того, как я доказал им, что я — лучший из всех, они дали мне имя… и его знали все. А сейчас… — он оскалил зубы в усмешке, — поскольку царит мир, меня почитают как Мессию. Чем сегодня заняться Тиреллу-Мяснику?

В его гремящем смехе звучала ужасающая гордыня.

Он обнял ее, но Нерина скорчилась от этого объятия зла.

Потом вдруг, совершенно неожиданно, она почувствовала, что зло покинуло его. Руки мужчины дрогнули, разошлись, а затем он вновь обнял ее с позабытой уже нежностью. И внезапно девушка почувствовала на щеке его горячие слезы.

Он не мог говорить, и девушка держала его, чувствуя, как ледяной холод охватывает ее тело.

Она безвольно села на ложе, а он опустился перед ней, уткнув лицо в ее колени.

До нее доносились лишь обрывки фраз, из которых мало что можно было понять.

— Я помню… помню… старые воспоминания… это невыносимо… я больше не могу… прошлое… и будущее… они… дали мне имя. Теперь я вспомнил…

Нерина коснулась его лба — он был холодный и мокрый.

— МЕНЯ НАЗЫВАЛИ АНТИХРИСТОМ!

Подняв голову, он посмотрел на нее.

— Помоги мне! — в муке крикнул он. — Помоги мне! Помоги!

Он вновь опустил голову, сдавливая виски кулаками, и шептал что-то; слов нельзя было разобрать.

Девушка вспомнила, что держит в правой руке. Она подняла нож и ударила так сильно, как только смогла… даруя ему помощь, в которой он так нуждался.

А потом встала у окна, повернувшись спиной к комнате и мертвому бессмертному.

Она ждала возвращения Монса: он знает, что надо делать. Вероятно, все это нужно сохранить в тайне.

Нерина знала, что ей не причинят вреда. Почитание, которым был окружен Тирелл, распространялось и на нее. Она будет жить и дальше теперь уже единственная бессмертная. Одинокая. Когда-нибудь в будущем родится другой бессмертный, но сейчас она не хотела об этом думать. Сейчас она могла думать только о Тирелле и о своем одиночестве.

Она смотрела в окно на голубизну и зелень — истинно божественный день, очищенный наконец от последнего кровавого пятна человеческого прошлого. Она знала, что Тирелл был бы счастлив увидеть этот блеск, эту чистоту, которая отныне будет длиться вечно.

И она увидит это, поскольку сама принадлежит этому чистому миру так же, как и Тирелл. И даже в одиночестве — оно уже подступило — было какое-то неуловимое ощущение возврата к равновесию. Она была жертвой, принесенной на алтарь столетий, которые еще только должны наступить.

Нерина перестала думать о любви и печали. Издалека доносилось торжественное пение священников. Это была часть нового порядка, наконец воцарившегося в мире после долгого и кровавого подъема на Голгофу. Но то была уже последняя Голгофа. И теперь она будет жить, если уж должна, самоотреченно и уверенно.