Маска Атрея - [106]

— И в заключение, — произнесла Дебора, — я хочу предложить тост за человека, без которого ничего этого не было бы, человека, которого нам так мучительно не хватает сегодня вечером...

Голос надломился и дрогнул. Она помолчала, снова открыла рот и выдавила улыбку. Слушатели ждали — терпеливые и всепонимающие. Дебора приготовила небольшую речь, посвященную тому, что Ричард значил для общества и для нее лично: рассказ о его храбрости, чувстве юмора и сострадании. Она не спала полночи, стараясь найти способ выразить свою любовь к ушедшему, но теперь слова застряли в горле.

— Простите, — только и удалось сказать ей.

Дебора помолчала, успокаиваясь, все еще с виноватой улыбкой, потом снова открыла рот, чтобы сказать хоть что-нибудь. Что угодно. Внезапно из глаз хлынули слезы и неудержимо покатились по щекам.

Стоящая позади всех Тони молча подняла бокал. Дебора сделала то же самое, и все присутствующие подняли бокалы и произнесли:

— За Ричарда Диксона!

— Трогательная речь, — сказал Харви Уэбстер. — Не думал, что вы способны на такое.

— Вы специалист по двусмысленным комплиментам, Харви, — улыбнулась Дебора.

Еще пять минут, и все разойдутся. Пять минут, и она сможет поехать домой, поспать, вернуться к управлению музеем и какому-то подобию нормальной жизни. Пять минут потерпеть снисходительность и распущенность жирного старого козла.

— Можно было бы сделать еще одно объявление, — продолжал он, — но, по-моему, лучше я сообщу вам об этом наедине.

Дебора напряглась. «Правление собирается меня выгнать. Или урезать финансирование. Или...»

— Продолжайте.

Она для храбрости глотнула мартини.

— Лига христианских бизнесменов распущена. Ее время прошло. В качестве последнего благотворительного акта мы пожертвуем музею значительную единовременную сумму.

— Весьма щедро с вашей стороны, — произнесла Дебора, ощутив прилив облегчения. Избавление от лиги даст ей — и музею — несказанную свободу, одновременно исключив растущие подозрения, — подозрения с оттенком вины, поскольку музей получал их поддержку.

— Это самое малое, что мы могли бы сделать. — Уэбстер улыбнулся, показав влажный вялый язык.

— Интересный выбор времени, — заметила Дебора. — Зачем распускать лигу именно сейчас?

— Просто это кажется правильным. — Его взгляд словно застыл.

— В ФБР полагают, что «Атрей» был связан с другими, более легальными крупными группами, — произнесла Дебора ни с того ни с сего. — Они считали, что обеспечивают своего рода основную ударную группу для более респектабельных организаций, которые разделяют идею превосходства белой расы.

— Неужели? — удивился Уэбстер. — Не знаком с такой организацией.

— Уверена, что не знакомы. Это была ячейка того, что можно считать террористической организацией. Мы думали, что они получили чрезвычайно мощное оружие, но оружие это оказалось скорее идеологическим, чем практическим.

— В самом деле? — Он продолжал улыбаться, все еще изображая вежливое любопытство, все еще подыгрывая. — Вы сказали: «Атрей»? Похоже на что-то латинское.

— Греческое. — Дебора тоже улыбалась. — Атрей совершил чудовищные злодеяния против членов собственной семьи, за что его наследники были обречены бессмысленно сражаться и трагически погибать от рук своих супругов и детей. Поскольку он был воплощением жестокости и ненависти, связанным с древней славой Греции, неонацисты сделали его и его потомков своим символом, олицетворением всего, чего они хотели совершить — особенно против таких, как Тони и я.

— Потрясающе, — сказал Уэбстер.

— Да.

Он изогнул губы в мрачной, жесткой улыбке.

— С такими, как вы, всегда что-то происходит, не так ли? Всегда найдется какое-нибудь благое дело... или какое-нибудь зло, которое надо исправить.

— Надеюсь.

— Крестовые походы, — теперь он был само добродушие, — могут обойтись очень дорого.

— Знаю, — ответила Дебора. — Но дело всегда того стоит. Несколько месяцев назад убили одного бездомного бродягу. Русского. Подобного крестоносца. Эта борьба, эта одержимость стоили ему всего.

— Ну вот видите, — улыбнулся Уэбстер.

— Вчера я получила письмо от его дочери, — продолжала Дебора. — Правительство вернуло ему все регалии и наградило особой посмертной медалью за службу родине.

— Однако же он все равно мертв, верно?

— Да. Но дочь снова любит его, и с этим вы ничего не сможете поделать.

И она пошла прочь.

Зазвонил телефон.

Это был Кернига. Он сказал, что хотел присутствовать на приеме — для демонстрации поддержки, — но не смог из-за работы. Выразил радость, что у нее, похоже, все в порядке и что музей оправился от потрясений, и, может быть, она согласится как-нибудь выпить с ним и «посплетничать».

Дебора подумала о толпе народа, толкущегося под зеленоватым носом корабля с женщиной-драконом (ее подлинность — шестнадцатый век — теперь была подтверждена анализом), награждающей море людей безжизненной улыбкой. Фигура нравилась ей все больше. Дебора по-прежнему считала эту горгулью отвратительной, но было в ней что-то остроумное — эдакая последняя шутка Ричарда.

— Спасибо, — сказала она Керниге. — Я высоко ценю ваше предложение.

— И?..

— У меня есть ваш номер.

— Ладно, — прозвучал неуверенный ответ.