Маска Аполлона - [28]

На гастролях — Дельфы, Коринф, Фивы, Мегалополис — мы очень прилично заработали, и я мог прекрасно дожить до зимы, когда начнутся репетиции к Ленеям. Так я и жил, в свое удовольствие. Угощал старых друзей, которые когда-то угощали меня, покупал пьесы для своей библиотеки, упражнялся в гимнасии, и всё такое. Чаще всего я ходил в тот гимнасий, что возле садов Академии, хотя это довольно далеко от дома моего; тихо надеялся, что Дион не сразу двинулся на Сицилию, а приехал погостить у Платона. Хотя его и не было видно, я от надежды своей не отказывался; зная, что он не любит, чтобы на него глазели на улицах.

Школа Платона располагалась неподалеку от гимнасия, за платановой рощей. Его ученики — выкупавшись, натершись маслом и переодевшись — уходили туда после тренировки; уходили с разговорами и смехом, но никогда ничего неприличного. Иногда какие-нибудь двое останавливались перед статуей Эроса в роще и приносили ему горсть цветов, собранных по дороге. Трогательно, очаровательно было, как они касались руками при этом. Пару раз, услышав смех, я подходил поближе, чтобы услышать шутку; но даже если и слышал — понять ничего не мог.

Большинство из них одевалось очень хорошо, некоторые даже роскошно, но без бахвальства. А одетые простенько — те носили свое платье с таким достоинством, что невозможно было сказать, что это: бедность или собственный выбор.

Вот среди этих простых я и приметил паренька, который часто бывал в садах, а в гимнасии никогда. У него был совершенно гладкий, мальчишечий подбородок; но строгий, слишком серьезный профиль не вязался с возрастом его. Однажды, встретив его на тропинке, я воспользовался случаем и спросил, не гостит ли у них Дион.

— Сейчас нет. — У него был красивый низкий голос, без обычной возрастной шершавости. — Ты промахнулся на месяц или два, он уехал с Платоном в Дельфы. А ты хотел его увидеть?

Я эту тему обошел, а вместо того задал несколько вопросов о школе. До сих пор парень казался застенчивым, но тут разговорился.

— Это вовсе не школа, как ты ее понимаешь. Мы тут встречаемся, чтобы работать вместе, и думать, обсуждать, экспериментировать; и младшие учатся у старших. Конечно, у Платона учатся все; но каждый имеет право не согласиться, если сможет обосновать свое мнение. Присоединяйся! Это изменит твою жизнь… Мою уже изменило.

Он явно принял меня за бездельника. Пока не станешь известен, ты можешь повесить маску на гвоздь и ходить куда угодно, свободен, как ветер; никто не знает тебя в лицо. Даже теперь мне этого не хватает иногда.

— Вряд ли у меня найдутся деньги на занятия здесь, — сказал я. — Сколько вы платите в год?

Я бы с удовольствием встретился с ним еще, если он не слишком родовит или богат.

— Да ничего мы не платим! Ни драхмы… Как говорит Платон, Сократ никогда не брал никакой платы; говорил, что ему нравится возможность выбирать себе собеседников.

Я посмотрел на крашеные колоннады, на цветы, на ухоженные лужайки…

— Но разве он не болтался целыми днями по улицам и на Агоре? Это можно делать и бесплатно.

— Верно. Платон не богат, хотя и побогаче Сократа; но школа принимает пожертвования. Только от своих, от «академиков», Платон не хочет быть обязан посторонним. Дион подарил нам новую библиотеку… Но никого и никогда сюда не принимают за богатство, разве что оно вот здесь. — Он постучал себя по лбу. Глаза у него были серые-серые. — Спасибо за приятную беседу, но мне надо идти; иначе не займу хорошего места на лекции Платона. Потрясающая лекция. Он ее читает раз в несколько лет.

— Ну ладно, мы можем здесь встретиться еще раз… А о чем лекция?

Он посмотрел на меня, словно удивившись вопросу. «О Природе Единого.»

Когда он ушел, я еще задержался в тени платанов; а вся молодежь была уже внутри. В палестре шум другой, громче, но пустой… В садах и на лужайках никого не осталось; я подошел поближе. Негромко журчал дельфин фонтана; постройки, хотя и новые, казались здесь так же на месте, как и древние оливы… Дверь была открыта, хотя и загорожена чьей-то спиной. Мне показалось, что еще один человек вряд ли помешает; а раз уж Платон денег не берет, то и обмануть его невозможно. А я мог бы узнать, что сделало Диона таким, каким он стал.

Подойдя еще ближе, я услышал знакомый голос. И подумал: Бог ты мой, ох уж эти любители! Ну зачем он говорит горлом? Красивый голос, а наполовину загублен. Ведь у него такая грудная клетка; он мог был театр заполнить; даже сейчас, отдать его в руки хорошего профессионала… В дверях меня никто не заметил, а слышно было прекрасно; даже ради Теодора, играющего в «Антигоне», никто не соблюдал бы такой тишины. Ну, я послушал, примерно столько времени, сколько уходит на вступительный хор; а понял столько же, как если бы он говорил по-скифски.

Я выскользнул наружу; но, уходя, уже издали оглянулся на это здание. Над портиком оказались вырезаны какие-то слова, буквы позолочены. Я вернулся посмотреть и прочитал: БЕЗ МАТЕМАТИКИ НЕ ВХОДИТЬ.

Всяк сверчок знай шесток, подумал я. Пропало утро, если не считать тех серых глаз. Я вернулся к своим упражнениям и к «Выкупу за Гектора», а гулять стал поближе к дому. Если бы паренек хоть когда-нибудь появлялся в палестре, другое дело; но раз уж он весь в духе и разуме, — и в Природе Единого, — тут ничего хорошего не жди.