Машина пробуждения - [16]

Что есть бог, как не человек, спрятавшийся за портьерой? И портьеры горели.

Какое-то время, после того как Эшер бросил его в Неподобии, Купер не слишком задумывался, куда бредет. Мертвый, покинутый, одинокий и потерянный – от этого у него сдавило в груди, а застилающие глаза слезы мешали смотреть. Когда же он наконец отдышался, то обнаружил, что очутился на оживленной пыльной дороге; все вокруг куда-то спешили, и не было ни одного места, где можно было бы спокойно постоять. Но на обочине он внезапно увидел нечто необычное – прохожие меняли свой маршрут, чтобы обойти кого-то, кто выглядел в точности как раненый пилот времен Первой мировой войны, прячущийся в бочке с пивом. В результате, правда, выяснилось, что этот джентльмен никогда не слышал о родном мире Купера и что он не столько прятался, сколько целенаправленно пытался утонуть. Но он и в самом деле был военным пилотом. Во всяком случае, ответ на этот вопрос и еще на один удалось вычленить из его бульканий.

– Куда идут те, кто потерялся? – спросил Купер у пилота, хотя вовсе не желал, чтобы его слова прозвучали так, словно прочитаны с бумажки из печенья с предсказаниями.

Он не понял ни ответа, ни куда ему указывают, но затем, застонав от супергероических усилий, пилот встал в своем бочонке, обрушив дождь светлого пива на мостовую, а затем махнул рукой вдаль и произнес:

– Мост. Музыка. Гора. – А потом, словно желая пояснить, добавил: – Через мост, сквозь музыку, под гору.

С этими словами он надвинул на глаза авиационные очки, сжал в руке красные бусины туго охватывающего его шею ожерелья и вновь погрузился в пиво. Одна его рука внезапно появилась из бледно-желтой пены, точно в жесте пародии на Озерную деву[3], сжимая глиняную кружку, полную эля. Купер принял ее без лишних церемоний и до половины осушил, не успев дойти и до ближайшего угла. Пиво в посмертии оказалось куда крепче, чем ожидалось.

Пьяно пошатываясь, он спустился с моста, возведенного из костей великанов и армированного бетона, и уставился на то, что, как Купер надеялся, было именно тем, про что ему говорил замаринованный в выпивке пилот с красными бусами. Впереди поднимался островерхий холм – странный, со слишком крутыми склонами: почва вздыбилась, подобно муравейнику или вулкану, потеснив окружающие строения.

Дорога спускалась к парку, а затем убегала вниз, скрываясь в глубине высокого холма. Вдалеке, словно планетоид за секунду до столкновения, нависал над городом Купол.

Купер побрел к парку – небольшой роще кипарисов, каких-то незнакомых деревьев, раскидистых эвкалиптов с голубыми кронами и плакучих ив, ветви которых загибались вверх. Сразу за парком дорога уходила в туннель под горой, черный, словно паутина, затянувшая дымоход.

Поросшая высокой травой круглая поляна, по всей видимости, служила в качестве постоянной стоянки всевозможным музыкантам и певцам, что сидели (или же стояли облокотившись) на массивной цепи, проходившей практически через весь парк. Перезвон колоколов, на протяжении всего дня преследовавший Купера, звучал теперь еще громче, но был при этом не в силах совладать с музыкальным неистовством собравшихся. Небольшие разномастные группы исполняли одновременно с дюжину мелодий, и каждая привлекала собственную аудиторию, используя огромные звенья цепи в качестве сценических площадок или просто сидений.

Выбравшись наконец из людского потока на улицах Неподобия, Купер нашел в себе силы более внимательно присмотреться к местным обитателям. Собравшиеся вдоль звеньев гигантской цепи были словно выдернуты из десятков разных стран и эпох. Десятков миров. Ослоухий актер, одной рукой жонглировавший плодами граната, одновременно играя на бронзовой трубе, подмигнул проходившему мимо него Куперу чрезмерно большим глазом. Несколькими звеньями дальше трио обнаженных по пояс исполнительниц с лицами, накрашенными, как у китайских принцесс, сидя в беседке, услаждало слух почитателей песней, разложенной на три голоса.

Купер громко рыгнул, вновь ощутив на языке привкус пива, – бритоголовый мужчина, чью грудь испещряли шрамы, разразился аплодисментами и показал ему два больших пальца, прежде чем продолжить выбивать ритм на барабане. Купер вытаращился на мышцы, игравшие на теле этого человека; быть может, тому виной было опьянение, но шрамы корчили ему рожи, точно такие ехидные лица, какие порой видишь на коре старого дерева. Одна из раскрашенных принцесс оставила своих сестер, чтобы подойти и приобнять за плечо покрытого шрамами мужчину, а затем наклонилась и поцеловала его в щеку. Не прекращая выбивать ритм, жутковато выглядящий барабанщик радостно улыбнулся ей и потерся бородой о ее персикового цвета соски, с наслаждением вдыхая аромат ее тела.

– Она прекрасна, верно? – спросил он, обратив внимание, что взгляд Купера задержался на них слишком долго.

– Ой. Да. – Купер почесал в затылке. – Разумеется, да.

Воспринимая все окружающее с тем хладнокровием, какое доступно лишь пьяному, Купер побрел дальше сквозь ряды зрителей и исполнителей. Совсем недавно казалось, что его за ручку ведут на какой-то потусторонний карнавал, а теперь его взгляд скользил по сторонам в поисках таблички «банкомат». Это была просто защитная реакция сознания, не готового к тому, что весь привычный ему мир может вот так, в одночасье, перевернуться с ног на голову.