Вагонный городок, словно цыганский табор, медленно, но шумно снимался с места… Рабочие перебирались на новый строящийся горнорудный комбинат. Рядом с вагончиком Фалина в плотном ряду бытовок появилась брешь — трест монтажников снялся с места первым.
По плану на месте временного городка должна была раскинуться заводская площадь. И отъезжающие старались поскорее освободить место для строителей. Почтальоны безуспешно разыскивали адресатов в таявшем с каждым днем городке.
Однажды, случайно проходя мимо почты, Фалин услышал, как сокрушалась письмоносица…
— Пять телеграмм поступило сегодня, с ног сбилась, разыскивая людей, куда ни пойду, говорят: те вчера выехали, те с утра…
— Может, и для меня у вас что-нибудь есть? — спросил он на всякий случай.— Фалин моя фамилия…
— Знаю, знаю, что вы Фалин,— махнула рукой почтальонша.— А как же, конечно, есть и для вас… Не телеграмма, правда, а письмо…
Он едва не выхватил из ее рук конверт, узнав Тамарин почерк.
Присев от волнения на крылечке, подумал: «Успеет к празднику пуска»,— и разорвал конверт.
Письмо было коротким, давно Тамара не писала так лаконично.
«Саша, дорогой мой!
Я знаю, ты ждешь меня. Наверное, мне суждено приносить тебе горе… Я не приеду…
Рассказала все сыну, иначе не могла… Ведь взрослый, должен понять… Он понял, но ты бы видел его глаза… Просил не оставлять отца, иначе тот пропадет совсем… Он прав… Свой крест мне нести самой. Пойми и прости…
Тамара».
Коктебель, 1980
