Мартовский ветер - [16]

– Да, да! Это действительно так! – перебил профессор. – Это истинно так. Спасибо поэзии, это она, народная и литературная, из века в век провозглашала эту мысль. Именно ей, поэзии, я обязан этим открытием. Она – первый толчок… Но читайте, молодой человек. Читайте, читайте…

– "Человек, – продолжал я, – работая, оставляет в продукте своего труда – в скрытом, словно растворенном виде – частицу своего интеллекта, своего "я". Это касается не только умственного, но в такой же мере и физического труда.

Каждый человек творческого склада, человек-труженик, человек-борец, независимо – известный или неизвестный – всегда талантлив. И это видно во всех его творениях и делах. Среди безликих, хотя, может, и стандартно-добротных произведений ("от сих до сих"), его творения резко выделяются.

По "почерку" познается рука. По деталям, по тончайшим нюансам нарожденной этой рукой вещи, произведения, по неповторимому почерку в идеях, в поступках мыслителя и деятеля, пользуясь моей методикой, совсем нетрудно воспроизвести весь необычайно сложный мир мыслей и чувств, какие владели человеком во время творчества. А это, в свою очередь, опять-таки пользуясь моей методикой – дает возможность постичь биофизико-химическую природу, механизм всех этих мыслительных и эмоциональных процессов, которые обусловили и сопутствовали акту творения. И не только этих – других, близких, смежных, более отдаленных и вообще всего интеллекта.

Живет человек-творец, идет по жизни и оставляет за собой яркие и скромные плоды труда, борьбы. Такой человек как бы сеет, рассеивает по планете свое "я", свой трудовой, наполненный гневом и любовью интеллект. Homo dispergens следует называть таких людей, Гомо диспергенс – человек-сеятель. Умрет диспергенс, а все, что рассеялось, прорастет или, как семя в сухой земле, будет лежать, ждать животворящего грозового ливня.

С помощью моей методики люди смогут только собрать, записать матрицы-млонзограммы рассеянного по неоглядному миру интеллекта давно умершего человека. А потом, через многие годы, настанет Великое Интегрирование. Во времена Интегрирования человечество научится возобновлять, воскрешать этот интеллект в живом, искусственно созданном человеческом мозгу.

От млонзограммы – к мозгу, от мозга – к полному воскрешению! Люди бессмертны. Люди – Гомо диспергенс – жили и будут жить вечно!

Но… не все люди – люди. Испокон века были, да и сейчас еще существуют мыслящие двуногие существа, которых никак не назовешь настоящими людьми.

Сами они не создают никаких ценностей, не рассеивают, а, наоборот, вбирают, всасывают живые искры других интеллектов. Всасывают и используют для своего животного, личного употребления. Homo utens следует называть такие существа. Гомо утенс – человек-потребитель. Утенс и диспергенс – вечные антиподы, извечные непримиримые враги.

Каждый нарождается, чтобы стать диспергенсом, но не каждый становится им. В странах, где у власти золото и кривда, чем больше собственности у человека, тем меньше он является диспергенсом.

Диспергенс – строитель, борец за освобождение угнетаемых и гонимых. Он намного больше отдает, чем берет.

Утенс – хапуга, потребитель. Его мечта, цель – только брать, ничего не давая взамен.

Диспергенсов – миллиарды, утенсов – тысячи.

Диспергенс – неумирающий.

Утенс – смертнейший из смертных. С самого рождения он не живет, а медленно, постепенно умирает.

Утенс – исчезнет, забудется навсегда. Будущую Землю заселит Гомо диспергенс.

Поколение за поколением станут воскресать, возвращаться к жизни. И в сознании воскресших оживут еще более давние, предыдущие поколения сеятелей. Да еще как оживут – человек и не подозревает, не знает и малейшей частицы того, что бережет его безмерно богатая подсознательная память.

Настанет время великого синтеза, всемирного воскрешения из мертвых! Грядет светлый, истинно праведный суд над всем минувшим – светлый для сеятелей, грозный, беспощадный для стяжателей…"

– Хватит. Дальше сугубо научное. – Подопригора взял у меня красную папку и, завязывая шнурки, произнес тихо, взволнованно: – Благодарствую! Душевно читали…

Мне помнится, я тоже очень волновался. "Великое Интегрирование"… "Люди бессмертны"… И верилось, и не верилось. Вот бы мне хотя бы один диск из этой моей млонзограммы…

Профессор словно прочитал мои мысли.

– Я вас жду через неделю. Будут готовы для вас копии всех дисков. До свидания.

Весь день Маринка ходила под впечатлением рассказа Михаила: а ну как и правда? А ну как не выдумал?!

"Я выживу, выживу…" – звенели в памяти Надийкины строчки. И тут же так ярко представилось: распахнулись двери, и на пороге она – живая, радостная, порывистая… А за столом – папа…

"Я выживу, выживу в желуде, в зреющем колосе!"

8. БУРЯ

Прошло два дня.

Пока они были впереди, только приближались, – где-то там еще, завтра-послезавтра, – то казалось, будут они такими долгими, такими нескончаемо-прекрасными: все успеет – и наговорится, и насмеется, надышится на всю жизнь. Два дня двумя годами казались…

Так все и звенело в ней тогда, так и пело – простенький солнечный напев:

И се-год-ня мы вдвоем!

И се-год-ня мы вдвоем!