Мартовские фиалки - [78]

— Эй, вы, — сказал человек с автоматическим пистолетом, — поднимайтесь на ноги, вы, двое. — Ева помогла Хауптхэндлеру встать. — Лицом к стене. И вы тоже, Гюнтер.

Обои были дешевые. Чересчур темные и мрачноватые, на мой вкус. Несколько минут я изучал их, ожидая, когда они приступят к обыску.

— Если вам знакомо мое имя, значит, вы должны знать, что я частный детектив. Эти двое разыскиваются по обвинению в убийстве.

Я не столько увидел резиновую дубинку, сколько услышал, как она просвистела у меня над головой. Перед тем как упасть на пол и потерять сознание, я успел подумать, что это стало утомительным — то и дело оказываться в нокауте.

Глава 16

Странная вещь — куранты отбивали время и одновременно кто-то бил в большой турецкий барабан. Мучительно знакомый мотив. «И только Анну из Тарау я одну люблю»? Нет, это никакая не мелодия. Это звонок пятьдесят первого трамвая, идущего в депо на Шонхаузералле Мы ехали по Шиллерштрассе, Панкову, Брейтештрассе, и машину немилосердно трясло. Теперь я отчетливо слышал звон олимпийского колокола на большой часовой башне. Этот колокол звонил на открытии Олимпийских игр, и его же звон возвестит об их закрытии.

Раздался выстрел стартера Миллера, и под рев зрителей Джо Луис бросился на меня и вторично в этом раунде уложил на пол. В ночном небе ревел четырехмоторный моноплан «юнкерс», летевший в Кройдон, и казалось, что от этого звука можно просто сойти с ума. Вдруг я услышал собственный голос:

— Выбросите меня у озера Плетцен.

Моя голова дрожала, как доберман, почуявший суку. Я попытался оторвать голову от пола машины, в которой меня везли, но тут выяснил, что мои руки наручниками скованы за спиной. В этот момент меня пронзила совершенно невыносимая боль, такая боль, что я думал только об одном — как бы случайно не шевельнуть головой…

…Я услышал, как сотни тысяч ног, обутых в сапоги, отбивая шаг, маршируют по Унтер-ден-Линден, и кто-то поднес микрофон поближе к колонне солдат, чтобы усилить этот убивавший душу звук. Создавалось такое впечатление, что по улице скачет гигантских размеров лошадь. Раздался вой сирены, объявлявшей воздушную тревогу. На окопы противника обрушился огневой вал — это началась артиллерийская подготовка. В ту минуту, когда мы выбрались из окопов и готовы были уже броситься в атаку, прямо над нашими головами разорвался снаряд, бросив нас на землю. Забравшись в воронку, забитую сгоревшими в огне лягушками, я ждал, когда стихнет этот шум. Казалось, что мою голову поместили внутрь огромного пианино, молоточки которого непрерывно били по струнам, отчего звон в ушах не прекращался.

Меня охватила противная слабость. Я почувствовал, как меня вытащили из машины и поволокли, а может, и понесли куда-то в сторону. Кто-то снял наручники с моих рук, а самого меня усадили на стул. Кто-то придерживал меня, чтобы я с него не свалился. Другой человек в форме, от которого сильно воняло карболкой, обшарил мои карманы. Он вывернул их наизнанку, и я вдруг почувствовал, что воротник пиджака прилип к шее. Дотронувшись до нее, я нащупал рану, из которой шла кровь. Какой-то человек осмотрел мою голову и заявил, что я способен отвечать на вопросы. С их точки зрения, мне не составило бы труда сыграть партию в гольф. Передо мной поставили чашку кофе и предложили сигарету.

— Вы знаете, где находитесь?

Я что-то пытался сделать со своей головой, чтобы она не тряслась, и пробормотал, что не знаю.

— Вы находитесь в отделении Крипо на Кенигсвег, в Грюневальде.

Я глотнул кофе.

— Меня зовут Хингсен, криминальинспектор Хингсен. — Это был человек, задававший вопросы. — А это — вахмистр Венц. — Он кивнул в сторону другого человека в форме, стоявшего рядом, от которого так несло карболкой. — Может быть, вы потрудитесь сообщить нам, что произошло.

— Если бы этот придурок не ударил меня так по голове, я бы скорее вспомнил, что произошло.

Инспектор взглянул на сержанта, который явно недоумевал.

— Мы вас не били, — сказал он.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что мы вас не били.

Я осторожно притронулся к шее, а потом осмотрел пальцы, на которых запеклась кровь.

— Я что, по-вашему, сам расчесал себе голову до крови?

— Вот вы и должны рассказать нам, откуда у вас кровь, — произнес инспектор.

Я вздохнул и, кажется, услышал свой вздох.

— Что происходит? Я ничего не понимаю. Вы видели мое удостоверение личности?

— Видели, — ответил инспектор. — Послушайте, почему бы вам не начать с самого начала? Поверьте, мы ничего не знаем.

Больше всего мне хотелось хорошенько выругаться, но я не поддался искушению и начал терпеливо объяснять:

— Я распутываю одно дело. Хауптхэндлер и эта девица обвиняются в убийстве.

— Подождите. Кто такой Хауптхэндлер?

Я почувствовал, что происходит что-то не то, и попытался сосредоточиться.

— Да, я вспомнил. Они теперь носят другую фамилию — Тайхмюллер. Хауптхэндлер и Ева получили новые паспорта. Ешоннек сделал им паспорта.

Услышав это имя, инспектор покачался на каблуках.

— Ну вот, кое-что уже стало проясняться. Герт Ешоннек. Так звали того, который валялся на полу, правильно?

Он повернулся к сержанту, который вытаскивал за веревку мой «Вальтер-ППК» из бумажного пакета.