Мартовские фиалки - [14]

— А когда вы последний раз видели господина и госпожу Пфарр?

— Две недели назад. Вы знаете, я была в отпуске — ездила на остров Рюген по путевке «Сила — через радость», — и незадолго до отъезда я ее видела.

— Ну, и что вы можете о ней сказать?

— Как ни странно, она хорошо выглядела, была спокойна. Скажу больше, без обычного бокала с вином. Сказала мне, что собирается на воды. Она часто туда ездила. Я даже подумала, что она решила «завязать».

— Понятно. А сегодня утром, если не ошибаюсь, вы ездили на Фердинандштрассе к портному?

— Не ошибаетесь. Я часто выполняла небольшие поручения господина Пфарра. Он был слишком занят, чтобы ходить по магазинам, и платил мне отдельно, если надо было что-то купить для него. Перед тем как уехать в отпуск, я получила от него записку с просьбой забрать у портного его костюм.

— Так вы говорите, он просил вас забрать его костюм?

— Да, мне кажется, речь шла о костюме.

Я взял коробку.

— Вы не возражаете, если я посмотрю, что там лежит, фрау Шмидт?

— Смотрите, чего уж там. Все равно он ему не понадобится.

Но, еще не снимая крышки, я точно знал, что находится в этой коробке, и не ошибся. Этот черный цвет, напоминавший цвет мундиров отборных кавалерийских полков кайзеровской армии, эту нашивку справа на воротнике с двойным знаком молнии и этот римский орел и свастику на левом рукаве нельзя было спутать ни с чем. Три звездочки на петлице на воротнике слева свидетельствовали о том, что владелец формы имел чин капитана или что-то вроде того — у эсэсовцев есть свое специальное название. К правому рукаву был прикреплен клочок бумаги. Это был счет от Штехбарта на 25 марок на имя гауптштурмфюрера Пфарра. Я присвистнул.

— Значит, Пауль Пфарр был «черным ангелом».

— Никогда бы этому не поверила, — сказала фрау Шмидт.

— Вы хотите сказать, что никогда не видели его в форме?

Она покачала головой.

— Я даже не видела, чтобы она висела в шкафу.

— В самом деле?

Я начинал сомневаться, стоит ли ей верить, но, с другой стороны, зачем ей было мне лгать? В наше время адвокаты — немецкие адвокаты, работающие в государственных учреждениях, — часто состоят в СС. Я догадался, что Пфарру нужна была эта форма только для особых, торжественных случаев.

— Скажите, отчего загорелся дом? — спросила меня фрау Шмидт.

Я на мгновение задумался и решил рассказать ей все начистоту, надеясь, что, в ужасе от услышанного, она не станет задавать мне какие-либо неуместные вопросы, на которые у меня не будет ответа.

— Его подожгли, — спокойно сказал я. — А их обоих убили.

Фрау Шмидт застыла, а глаза ее увлажнились.

— Милостивый Боже! — выдохнула она. — Какой ужас! И кому только в голову это могло прийти — убить их?

— Интересный вопрос. Вы не знаете, у господина и госпожи Пфарр были враги?

Она глубоко вздохнула и покачала головой.

— Скажите, в вашем присутствии они ссорились с кем-нибудь еще, кроме как друг с другом? Например, по телефону? Или через дверь? Или как-то еще?

Но она только качала головой.

— Впрочем, подождите. — Речь ее замедлилась. — Пожалуй, однажды был такой разговор, несколько месяцев назад. Господин Пфарр с кем-то бранился у себя в кабинете. Крик стоял жуткий, и, надо сказать, там звучали такие выражения, которые стыдно повторить в приличном обществе. Они спорили о политике. По крайней мере, мне так показалось. Господин Сикс говорил ужасные вещи о фюрере, который…

— Вы сказали, господин Сикс?

— Да, — ответила она. — Это он был в кабинете у Пфарра. Он прямо вылетел из этого кабинета и был в такой ярости, что лицо у него побагровело и стало похоже на свиную печенку. Он едва не сбил меня с ног.

— А вы не помните, о чем они еще говорили?

— Нет, помню только, каждый кричал, что другой хочет его уничтожить.

— А где была фрау Пфарр в это время?

— Ее не было. Думаю, она была на водах.

— Спасибо, — сказал я. — Вы мне очень помогли. И теперь мне нужно возвращаться на Александрплац.

Я повернулся к двери.

— Простите, — сказала фрау Шмидт. Она показала на коробку с костюмом. — А что мне делать с формой господина Пфарра?

— Пошлите ее, — сказал я, оставляя на столе пару марок, — рейхсфюреру Гиммлеру. — Принц-Альбрехт-штрассе, дом девять.

Глава 4

От Нойенбургерштрассе до Симеонштрассе несколько минут ходьбы, но когда попадаешь в этот район, кажется, что ты совсем в другом мире. Если на Нойенбургерштрассе вы отметите слегка облупившуюся краску на оконных рамах, то на Симеонштрассе обнаружите, что в окнах вообще нет стекол. Назвать этот район бедным — все равно как считать, что единственная проблема Йозефа Геббельса[14] заключается в том, что он не может подобрать себе обувь по ноге.

По обеим сторонам узких, мощенных булыжником улочек, словно гранитные утесы, возвышаются пяти-шестиэтажные многоквартирные дома, между которыми на веревках сушится белье. В мрачных переулках по углам, небрежно опершись о стену, часами стоят угрюмые юнцы с самодельными папиросками в зубах, безучастно глядя на стайки сопливых ребятишек, которые шумно резвятся на тротуарах, заваленных мусором. Увлеченные игрой, они не замечают ни этих юнцов, ни грубо намалеванных на стенах свастики и серпа и молота. Давным-давно уже присмотрелись они к символам, расколовшим мир взрослых на два враждебных лагеря, и к непристойным надписям везде и всюду. В подвальных помещениях, куда вообще не заглядывает солнце, ютятся небольшие лавчонки и заведения, оказывающие какие-то мелкие услуги беднякам. Выбор этих услуг невелик, и люди, решившиеся открыть в этом районе свое дело, в лучшем случае сводят концы с концами.