Мартон Андришко, бургомистр - [10]

Магда покраснела.

– Я не грущу…

– Но у тебя такой кислый вид. А я этого не люблю!

– Нет, только… только я устала немного.

– Ну, если только это, то марш спать, живо!

Еще долго после того, как Магда ушла в свою комнату, Андришко слышал, как она ворочалась на кровати. Сам он тоже не мог заснуть. Теперь довольно часто случалось, что он часами лежал в постели, а сон не приходил. Андришко готовился к экзаменам, нужно было изучить административное дело, право, бугхалтерию. А ему уже стукнуло сорок шесть, и учеба давалась нелегко; она подтачивала здоровье, отражалась на нервах. Надо было крепко держать себя в руках, чтобы не оказаться сломленным столь непривычной и большой нагрузкой.

Заседания национального комитета обычно проводились в кабинете бургомистра. На этих заседаниях место за письменным столом бургомистра занимал Альбин Штюмер. Вдоль стены на стульях и в креслах, кто где успел захватить место, располагались члены национального комитета, бургомистр, начальник полиции и те из служащих городской управы, кого пригласили участвовать в обсуждении повестки дня.

Все до мельчайших деталей удалось сохранить в тайне. Инсценировку «дела» Мартона Андришки начали разыгрывать, заранее распределив роли. Перед тем, как приступили к обсуждению повестки дня, слово попросил Гутхабер. Он ознакомил присутствующих с последним распоряжением бургомистра о передаче помещения магазина часовщику, а также со своим ходатайством, поданным в министерство промышленности.

– Мне не хотелось бы утруждать уважаемый национальный комитет слушаньем моего дела, – повысил он голос. – Ведь могут подумать, что я, мол, пришел сюда защищать свои личные интересы… Хотя, надо сказать, что и личные интересы граждан заслуживают внимания нашего уважаемого комитета… Речь, видите ли, идет о том, что одно весьма… весьма ответственное лицо в министерстве промышленности крайне неодобрительно высказалось и по этому делу, и вообще о порядке рассмотрения дел в нашем городе, и особенно… о самой персоне нашего бургомистра, который… Впрочем, письменное заключение по этому делу комитет увидит через несколько дней. Пока же я хотел бы только сказать… Словом…

Он очень волновался, беспокойно ерзал на своем месте, и Альбин Штюмер уже начал опасаться, что не обладающий большим умом хлебозаводчик не справится со своей ролью.

– Одним словом, – продолжал Гутхабер, – это лицо применило такие выражения, как «злоупотребление служебным положением», «превышение власти» и тому подобное. Поэтому я посчитал важным…

Штюмер равнодушным взглядом оглядел присутствующих.

– Считает ли нужным уважаемый национальный комитет обсудить этот вопрос? – спросил он.

Андришко попросил слова. Улыбаясь, Альбин Штюмер наклонился к нему и тихо сказал:

– Я бы посоветовал тебе, Марци, выступить в конце, поскольку, как видно, есть еще желающие высказаться.

И верно, рука Фери Капринаи уже маячила в воздухе. Фери начал громко и решительно:

– Уважаемый национальный комитет! Мне хотелось бы, чтобы этим делом действительно занялись, и занялись в срочном порядке, именно теперь, здесь. Злоупотребление служебным положением – это очень серьезное обвинение, и в отношении господина бургомистра оно выдвигается не впервые. Печально, конечно, что этот вопрос до сего времени обсуждался не на таком демократическом форуме, а в приватных беседах да шепотком. Я могу сообщить, что один из членов руководства нашей партии, могу даже назвать его фамилию, – инспектор по садоводству Дюла Шароши, – еще прошлой осенью заявил, что по распоряжению бургомистра из городской оранжереи и парников известной вам большой селекционной станции, принадлежащей городу, были вывезены все стекла. Уважаемому национальному комитету понятно огромное народнохозяйственное значение оранжереи… И это было сделано на пороге зимы!

Поднялся шум, кто-то из депутатов-коммунистов крикнул:

– Стекла нужны были городской больнице! А это на пороге зимы важнее оранжереи!..

Стуча левой рукой по столу, Альбин Штюмер поднял правую, призывая к порядку. Когда ему удалось добиться тишины, он сказал:

– 'Я очень прошу уважаемый национальный комитет отнестись к делу со всей серьезностью, соблюдая при этом должный порядок. Злоупотребление служебным положением – весьма серьезное, а для государственного служащего, пожалуй, самое тяжелое обвинение…

Тут его неожиданно прервал короткой репликой доктор Маркович, сидевший в группе социал-демократов:

– До пяти лет тюремного заключения!.. Статья четыреста семьдесят шестая Уголовного кодекса!

На какое-то мгновение внимание присутствующих обратилось к Марковичу. В наступившей мертвой тишине Штюмер спокойно и уверенно продолжал:

– …Сегодня, когда наше демократическое правительство ведет энергичную борьбу за проведение в жизнь своих постановлений и распоряжений, стремясь в зародыше ликвидировать перегибы и злоупотребления властью, к сожалению еще имеющиеся на местах, такие обвинения в нашем комитете позволительно выдвигать только после самого серьезного рассмотрения. Поэтому я настоятельно прошу уважаемых коллег внимательно и с максимальной ответственностью подойти к разбору этого дела. Ведь речь идет о бургомистре Мартоне Андришко, о первом гражданине нашего города, и не только о первом гражданине, но и о человеке, который завоевал всеобщую любовь и уважение, о нашем испытанном друге. Я прошу, чтобы в своих выступлениях вы учитывали это.