Мартин-Плейс - [2]

— Нормально как будто.

Томми с ехидцей посмотрел на него.

— Да-а? И что же в нем такого нормального? Меня от него мутит. А хозяина ты видел?

— А это кто?

— Рокуэлл. У него кабинет на верхнем этаже, где он чинит суд и расправу. — Томми зажал рот ладонью. — Я один раз заглянул туда. Ух, и стол же! Прямо для пинг-понга.

Дэнни, отвернувшись, наблюдал за человеком, который, заложив перо за ухо и зажав в зубах сигарету, перелистывал какие-то квитанции с небрежной деловитостью, наводившей на мысль, что он только делает вид, будто работает. Толкнув Томми локтем, Дэнни спросил шепотом:

— А это кто?

Томми презрительно сморщил нос.

— Не «кто», а «что»! Это Арт Слоун. Дырка от нолика. Я его все время извожу: обещаю уволить, когда стану управляющим. Не обращай на него внимания. Пустое место. — Тут он, в свою очередь, подтолкнул Дэнни локтем. — Видишь вон ту крошку? Это Китти Блэк. Девочка что надо… — Он умолк и поглядел на часы. — Пора браться за дело. Нам же надо зарегистрировать все эти квитанции.

Они прервали работу в половине двенадцатого, чтобы успеть собрать заказы на завтрак.

— Захвати блокнот и карандаш, — скомандовал Томми. — Они тут все чокнутые: каждый день заказывают что-нибудь новое.

Бросив взгляд на лежавшую перед ним памятную записку, Фиск продолжал вытирать перо авторучки клочком промокательной бумаги. Весь вид его говорил, что перо — это нечто драгоценное и хрупкое, «…а также доводится до Вашего сведения, что мистер Рокуэлл утвердил десятипроцентную прибавку мистеру Льюкасу, начиная с первой январской выплаты…». Итак, подумал Фиск, великий человек изъявил свою волю. Он посмотрел на размашистую подпись, вполне под стать величественным жестам и благородным чувствам, которые тот демонстрирует всем и каждому. Фиск бросил испачканный клочок промокашки в корзину для бумаг, взял трубку внутреннего телефона и распорядился:

— Мистер Риджби, будьте так добры, попросите Мервина Льюкаса зайти ко мне.

Фиск осторожно повесил трубку и открыл свой гроссбух, бережно переворачивая страницы, чтобы они не утратили и капли своей первозданной свежести. Каждое его движение обладало той же сухой логичностью, что и четкие цифры и аккуратные записи в гроссбухе. Что и результаты его трудов, которые, дистиллируясь в графах прибылей и убытков и в сводном балансе, показывают реальное положение вещей без всякой суматохи и ненужных эмоций.

А за своим столом в общем зале Риджби устало смотрел на собственные четкие изящные цифры — на цифры, заполнившие и эту страницу, точно так же как они уже заполнили множество счетных книг компании «Национальное страхование». Он досадливо передернул плечами. Почему он должен идти? Почему после стольких лет службы он вынужден выполнять распоряжения выскочек вроде Уилли Фиска? Подчиняться своим бывшим подчиненным! Его охватили возмущение и стыд — к голове горячей волной прихлынула кровь, и он несколько минут не мог встать.

Когда он заговорил с Льюкасом, тот неторопливо поднял голову и улыбнулся — любезно и самоуверенно.

— Благодарю вас, мистер Риджби.

В темных глазах, в исчерченном тенями лице чувствовалась сила, тщательно скрываемая, но не подавляемая. Невозможно было представить себе, чтобы Льюкас поступил опрометчиво или сказал что-то не то. Как все люди, умеющие держать себя в руках, он казался непроницаемым, и все же можно было угадать, что за завесой непроницаемости скрыт ум, функционирующий в строгих рамках причин и следствий, способный спланировать и то и другое.

И Риджби, вернувшись к своему столу, подумал, что Мервин Льюкас неизбежно преуспеет там, где он сам потерпел полный крах. Квалификация Льюкаса, его стремления и характер вполне гармонируют друг с другом. Он, Риджби, всего лишь призрачное олицетворение власти для всех этих молодых людей в аккуратных костюмах и коротко подстриженных девиц в узких юбках, а у Льюкаса каждое слово, каждое действие — словно скрытый приказ, так что простой счетовод кажется человеком, занимающим куда более высокое положение.

Когда Льюкас вернулся от Фиска, он переложил книгу так, чтобы на нее не падало солнце, и продолжал писать. Работа не требовала ничего, кроме привычного автоматизма, и, водя пером по бумаге, он думал: прибавка в десять шиллингов в неделю! Знак признания его диплома. Попахивает мертвящей лапой Фиска. Ну ничего. Он подождет. Еще два года, и он получит степень бакалавра экономических наук. А уж тогда им придется предложить ему что-нибудь поинтереснее!

Арт Слоун сунул ручку в рот. И тут же с отвращением вытащил — изжеванный кончик набух, как губка. Он отломил его и швырнул в корзину для бумаг; потом вонзил перо в промокашку и зевнул. Тут он поймал на себе взгляд Льюкаса, выдернул ручку и злобно обмакнул перо в чернила. И с какой стати он должен притворяться, будто занят делом, только потому, что этот сукин сын смотрит на него? Воображение Арта бешено заработало: с безжалостной точностью его кулаки опускались на морду Льюкаса, а когда это кончилось, он в задумчивом оцепенении уставился на зеленый квадрат промокашки.

Потом он внезапно очнулся и поглядел на часы. Еще полчаса, и можно будет вырваться на волю. Он принялся напевать себе под нос: «Только любовь я могу подарить, кро-ошка, лишь о любви я могу говорить, кро-ошка!»