Мартин Андерсен-Нексе - [8]
Нексе улыбается горькой улыбкой, поднимается по лестнице на второй этаж, входит в небольшое помещение, где за барьером сидит дежурный редактор. Нексе кивает ему и проходит в дверь наискось от барьера. «БОРГБЬОРГ, РЕДАКТОР» — значится на дощечке. Нексе стучит, но никто не отзывается.
Нексе толкает другую дверь. Это секретариат редакции — вместительное помещение. За подковообразным столом расположились молодые люди в рубашках с засученными рукавами. Всюду — газетные полосы, гранки, отпечатки первополосных шапок, из которых явствует, что мировая война закончилась два дня назад. Но похоже, сидящих в комнате журналистов весьма мало заботят мировые события, им смертельно скучно. Они дремлют, курят, роняя пепел на брюки, ковыряют спичками в зубах. Вид у всех похмельный.
— Добрый день, — говорит Нексе.
Молодые люди не отзываются. Лишь склонившийся в углу над корректурой сутулый человек в поношенной жилетке, Расмус Андерсен, подает голос:
— Добро пожаловать, писатель!
— Можно поговорить с Боргбьоргом?
— Двойная борода пошел получать орден во дворец.
— Вон как! Иеппе Окьер утверждает, что защитники бедняков не получат ни орденов, ни звезд.
— Это за кокс для датских рабочих.
— Серьезно? Война кончилась, а все по-прежнему сидят без топлива. Ну, а звезду от кайзера успел он получить? За белых рабов для немецкой металлургии?
— Вы же сами помешали Боргбьоргу отличиться, — скрипуче смеется Расмус Андерсен. — Звезда светила на пятидесяти тысячах, а не набралось и половины.
— Бедный Боргбьорг! Хвалы трепетных сердец ему тоже не дождаться. Теперь я понимаю, почему меня перестали печатать в «Социал-демократен».
— Вы прекрасно обходитесь без нас.
— Но я хочу печататься в газете моей партии, пока еще моей.
— Что значит «пока еще»?
Нексе не успел ответить. Вошел Боргбьорг с ленточкой в петлице. Сотрудники приветствуют его ироническими аплодисментами. Расмусен встает и поздравляет шефа.
— Спасибо, спасибо! — отмахивается Боргбьорг. — Надо работать, мальчики, — обратился он к молодым журналистам. — Война кончилась, аквавита подешевела — все так, но газета должна выходить. — Взгляд его без особой симпатии остановился на Нексе. — А-а, писатель! Ко мне? Прошу!
Они проходят в кабинет: Боргбьорг показывает Нексе на кресло, садится за стол напротив и закуривает сигару.
— Ты пришел о чем-то просить нас? — свысока спросил Боргбьорг, которого распирает от чванства.
— Свергнутый русский царь говорил о себе во множественном числе, — усмехнулся Нексе, — и получил под зад коленкой. Я пришел не к «вам», а к тебе, главному редактору «Социал-демократен», и не просить, а требовать, чтобы газета выступила в защиту арестованных рабочих.
— А какое нам до них дело?
— Что-о? Молодых парней швыряют в тюрьму без суда и следствия, а все их преступление в том, что они хотят работать. Мне думается, рабочая газета обязана вмешаться.
— Они смутьяны… раскольники.
— Навесить ярлык проще всего. Мы должны занять ясную позицию в классовой борьбе, которую ведут рабочие.
— В какой еще «классовой борьбе»? — с величайшим презрением произнес Боргбьорг. — Ты живешь в прошлом веке. Писатель может витать в облаках, но мы, практики, обязаны защищать достигнутое…
— И сотрудничать с врагами рабочих?
— Не передергивай. Нельзя пускать по ветру наши завоевания из-за того, что кучке смутьянов охота драть горло. Эти раскольники разлагают неустойчивую часть рабочей массы.
— «Неустойчивая часть» и есть настоящий пролетариат, а вы опираетесь на рабочую аристократию и городское мещанство.
— Порядок и дисциплина, — не слушая его, вещает Боргбьорг, — вот что нам надо. Иначе наступит анархия…
Дверь отворилась, и вошел молодой человек: франтоватому костюму не соответствует промасленная рабочая куртка.
— Шеф, — шепелявит он, — эти крикуны переходят от слов к делу.
— Гм, — предупреждающе кашлянул Боргбьорг и незаметно кивнул на Нексе. — Наш новый сотрудник, сын редактора Йоргенсена.
— Ценное приобретение, — проворчал Нексе.
— Ладно, Альберт. У нас есть кому позаботиться о порядке. Законы надо уважать. Держите меня в курсе событий.
Криво усмехнувшись, Альберт выходит. Нексе с отвращением смотрит ему вслед. С улицы доносится грозный шум.
— Я жду, — говорит Нексе. — Отвечай же, не мне, а им. — Он кивнул на окно.
— Я уже ответил, — устало говорит Боргбьорг, — мы не можем быть с этими парнями в картузах… Мы должны вести реалистическую политику. Эта политика привела нас в правительство. Нам остался один шаг до власти.
— И один шаг до полного и окончательного предательства рабочего класса, — дрожащим от ярости голосом произнес Нексе.
Боргбьорг встревожился.
— Брось, Мартин, — говорит он примирительно. — Ты отличный писатель, гордость нации, но в политике сущий ребенок. Наши отношения разладились в последнее время. Ты подложил мне свинью, но я не злопамятен. Наша партия не держит зла и снова протягивает тебе руку. Хочешь стать депутатом-парламента?
— То бишь политическим кастратом под эгидой социал-демократии?
— Не хочешь — не надо. Сколько в тебе злости…
Нексе вдруг засмеялся. Боргбьорг с удивлением смотрит на него.
— Мне вспомнилась фраза Ленина-Ульянова. Кому тюрьма и каторга, кому парламентские кресла. Это о коммунистах и социал-демократах.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Владимира Бараева связано с декабристской темой. Ом родился на Ангаре, вырос в Забайкалье, на Селенге, где долгие годы жили на поселении братья Бестужевы, и много лот посвятил поиску их потомков; материалы этих поисков публиковались во многих журналах, в местных газетах.Повесть «Высоких мыслей достоянье» посвящена декабристу Михаилу Бестужеву (1800–1871), члену Северного общества, участнику восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Действие развивастся в двух временных пластах: прошлое героя (в основном события 14 декабря 1825 года) и его настоящее (Сибирь, 1857–1858 годы).
Книга британского писателя и журналиста Р. Уэста знакомит читателя с малоизвестными страницами жизни Иосипа Броз Тито, чья судьба оказалась неразрывно связана с исторической судьбой Югославии и населяющих ее народов. На основе нового фактического материала рассказывается о драматических событиях 1941-1945 годов, конфликте югославского лидера со Сталиным, развитии страны в послевоенные годы и назревании кризиса, вылившегося в кровавую междоусобицу 90-х годов.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.