Марсианское диво - [11]

– Девочка Чанго нарядится Санта Клаусом, – продолжала она плести странные словесные узоры. – Маленький шаг одного человека… Огромный скачок всего человечества… Все хорошо… Все люди на Земле едины в этот неоценимый момент… И молятся о том, чтобы вы благополучно вернулись… Кнопка сломалась… Шариковая ручка…

Марк Синчин, встрепенувшись, поднял голову от блокнота, думая, что больная имеет в виду его шариковую ручку. Но ресницы женщины по-прежнему были сомкнуты.

– Их оплакивают их семьи и друзья… – продолжала она, и у Келли мороз прошел по коже от этих зловещих слов. – Их оплакивают народы мира… Нет… Все хорошо… – На губах ее обозначилась едва заметная улыбка, но тут же она нахмурила брови. – Мыс Кеннеди… Вверх… Кеннеди… Вниз… В воду… Копечне… Чаппаквиддик…

Женщина замолчала, словно выбилась из сил, а радио продолжало говорить голосами журналистов и астронавтов «Аполлона-11».

– Чаппаквиддик? – переспросил Синчин, вновь отрываясь от блокнота. – Что это?

Блондинка с подживающими ссадинами на лице застыла, как изваяние, только пальцы ее, сцепленные на коленях, едва уловимо подрагивали.

Синчин поставил в блокноте вопросительный знак, что-то приписал внизу и показал Келли.

«Впервые так много говорит», – прочитал Келли нацарапанные крупным угловатым почерком слова.

Склонившись над кроватью, он негромко спросил:

– Как вас зовут?

Изваяние продолжало оставаться изваянием.

– Откуда вы?

Глаза изваяния медленно открылись, и Келли увидел, что они очень красивые, с глубоким бирюзовым отливом. Женщина глядела прямо на него, но взгляд ее был странным, отсутствующим, как бы обращенным не наружу, а внутрь. К иному. Секунду спустя в ее глазах мелькнула какая-то искра, и женщина тихо, но внятно, с облегчением произнесла:

– Ясон… Вернулся… Нашел…

Синчин вновь лихорадочно заработал своей ручкой.

– Кукла Барби… В комнате… Аквариум… В Чаттануге… И Лео… Красный Гор отпустил…

Журналист вскочил со стула и выключил мешающее радио. Плюхнулся обратно:

– Кто такой Лео? Кто такой Красный Гор? Вы из Чаттануги? Вы были в Чаттануге?

Женщина склонила голову в сторону радиоприемника и брови ее поднялись, словно она недоумевала, почему стихли голоса.

– «Аполлон»… Луна… «Арго»… Нашел…

Звук открывшейся двери заставил Дэна Келли вздрогнуть.

– Что здесь происходит? Кто позволил?

Внушительных размеров бородач в очках и белом халате решительным шагом приближался к кровати с таким возмущенным видом, словно вместо двух прилично одетых мужчин увидел здесь неопрятных скрюченных гоблинов из народных сказаний. Из-за двери испуганно выглядывала рыженькая медсестра, которую Синчин называл Ди.

– Видите ли, док… – поднимаясь со стула, начал было Марк Синчин, но здоровяк, замахав руками, рявкнул так, что заколыхалась вода в стоявшем на тумбочке стакане:

– Немедленно покиньте палату!

– Мы подождем вас в коридоре, док, и я все объясню, – оставил за собой последнее слово привычный к любым передрягам газетчик.

На пороге палаты Келли оглянулся, но широкая спина врача закрыла от него женщину с глазами цвета спокойного неба.

«Жаль, что я не Ясон, – подумал он. – И вообще…»

5.

Уже смеркалось, и на улицах зажглись фонари, когда Дэн Келли припарковал свой автомобиль в квартале от ограды больничного комплекса. Выставив локоть в открытое боковое окно, он закурил и стал ждать, пока сумрак наберет силу и перевоплотится в ночь. От чуть ли не двух десятков чашек кофе, выпитых за день, во рту было горько, и к горлу то и дело подкатывали кислые волны изжоги.

После того, как Келли и журналиста вытурили из палаты, разговора с врачом не получилось. Точнее, общение было, но состояло оно из монолога врача, в самой категорической форме потребовавшего, чтобы ни Келли, ни Синчин в течение как минимум недели даже не приближались к больнице. Они посидели в кафе, обмениваясь вялыми фразами (а о чем можно было говорить, что анализировать: полубессвязные высказывания не совсем психически здорового человека?), – и распрощались. Уже выехав из Солсбери, Дэн Келли спохватился, что так и не увидел номер «Кроникл» с заметкой о происшествии в Стоунхендже; он не напомнил Синчину, а газетчик, наверное, и вовсе не держал это в голове.

А уже преодолев значительную часть пути до дома, возле Ковентри, он вдруг затормозил и, развернув машину, направился назад.

Но не ради газетной заметки.

Июльское солнце щедро заливало светом зеленые просторы полей с безмятежными овцами, вовсю стараясь опровергнуть расхожую фразу о «Туманном Альбионе», текли по шоссе потоки юрких легковых авто, сопящих грузовиков, набычившихся рефрижераторов и величавых автобусов, но Келли словно не замечал ничего вокруг, тащась на малой скорости по крайней левой полосе. Прочный стеклянный колпак накрыл его и отделил от мира, и влекла его назад какая-то сила сродни гравитации: вроде ничего не видно, а летишь вниз, а не вверх. Ее можно было бы назвать душевным притяжением, только Келли об этом не думал. Он просто знал, что ему обязательно нужно вновь повидать женщину с красивыми глазами цвета неба, взгляд которых обращен к чему-то иному… Женщину, неведомо как оказавшуюся в Стоунхендже.