Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики - [162]

О, я могу за пару часов приделать к последней главе «счастливую» концовку – Подди останется в живых, раненая, но с обещанием полного выздоровления, и подразумевая, что в конце концов она выйдет замуж за богатого и красивого парня, который возьмет ее с собой к звездам… ну и попутно задать ее дурно воспитанному младшему братцу хорошую взбучку (и это вполне возможно, – по крайней мере, я имею в виду это сделать, если ни один редактор не рискнет издать роман в том виде, в каком он есть). Но я не хочу этого делать. Я думаю, что это разрушило бы историю, – это будет все равно как переделать «Ромео и Джульетту», чтобы юные влюбленные «жили долго и счастливо».

Но смерть Ромео и Джульетты была нужна, чтобы показать семьям Монтекки и Капулетти, какими чертовыми придурками они были. Смерть Подди (как мне кажется) точно так же обязательна в этой истории. Истинная трагедия этой истории кроется в характере матери, очень успешной работающей женщины, которая не нашла времени, чтобы воспитать своих собственных детей, – и тем самым позволила своему сыну вырасти инфантильным монстром. Он больше не часть рода человеческого и безразличен к благополучию других… пока смерть его собственной сестры не падает на него грузом вины – вины, от которой он уже никогда не сможет избавиться, и это дарит некоторую надежду, что теперь он, возможно, повзрослеет.

Я мог бы заявить, что суть истории в том, что смерть является единственным местом назначения для всех нас, и что единственная долгосрочная перспектива для любого взрослого человека – в детях, и что для этого им нужно вырасти, повзрослеть и выбросить детские игрушки. Но я не мог сказать этого вот так прямо – только не в беллетристике! – и мне показалось, что мне нужна смерть Подди, чтобы выразить все это. Если Подди получит свой кусок пирога и съест его (а в придачу брак и звездные странствия), если этот маленький монстр, ее брат, выйдет из передряги невредимым, чтобы продолжить свою умную, но асоциальную карьеру, если их мать минуют неприятные последствия ее пренебрежительного отношения к воспитанию детей, тогда мой рассказ – всего лишь цепочка умеренно авантюрных эпизодов.

Но нажим на писателя продолжался.

Хайнлайн изначально не планировал журнальной публикации (контакты с редакцией скаутского журнала «Boy’s Life» он разорвал, а прочие журналы прогорали на глазах, как бенгальские огни). Тем не менее он направил (чисто по привычке) рукопись Джону Вуду Кэмпбеллу в «Astounding». По мнению Хайнлайна, Кэмпбелл не мог ее принять, потому что зациклился на своих излюбленных темах: а) «псионика»; б) «ортодоксальная наука подавляет гениев»; в) «демократия – дерьмо, и наша система ничуть не лучше русской» – и заполняет журнал написанными под заказ рассказами на эти темы. Но в романе была одна идея, которая, несомненно, понравится Кэмпбеллу, – идея целой планеты (Венера), существующей как частная собственность, где нет ни закона, ни правительства, кроме тех, что предоставляются частными совладельцами.

«Он может принять роман из-за этой темы. Или может попросить, чтобы эта функция была усилена. Или может попросить написать другую историю, объясняя, насколько прекрасна такая идея. С Джоном невозможно заранее догадаться. Но он действительно платит хорошие ставки».

Кэмпбелл прочел рукопись и предсказуемо разнес ее, как выразилась Джинни, «в нескольких тысячах тщательно подобранных слов». Разумеется, Кэмпбелл, у которого были две дочери, имел собственное видение проблем воспитания (в отличие от бездетного Хайнлайна), но формулировка «что ты можешь понимать в воспитании молодых девушек?» выглядит излишне резко. Зато внезапно к рукописи проявил интерес Фредерик Пол, предложивший напечатать роман в журнале «Worlds of IF».

19 марта 1962 года

Лертон Блассингейм – Роберту Э. Хайнлайну

Дорогой Боб!

Фред Пол говорит, что из-за героини-девушки он не сможет использовать твой роман в «Galaxy», хотя ему очень нравится эта история. Он делает предложение использовать его в «IF». Это его менее успешный журнал, который обычно платит только 1 цент за слово, но он согласен заплатить 1800$ за роман.

Я попросил его вернуть рукопись, чтобы посмотреть, не сможем ли мы получить в другом месте 5 центов за слово вместо 3 центов, и сказал ему, что, если я не получу цены лучше, я тут же верну ее ему. Надеюсь, ты возражать не будешь.

Как Джинни? Передай ей от меня всего самого лучшего и скажи, пусть выздоравливает.

От всего сердца – Лертон.

(Наверное, следует упомянуть, что Фред Пол зажал рукопись и не возвращал ее Блассингейму, чтобы она не досталась конкурентам. Блассингейм прокомментировал в следующем письме эту неуклюжую тактику с легкой насмешкой: Пол не знал, что у Лертона есть еще один экземпляр рукописи, с которым он ходил к Кэмпбеллу. Иногда мне кажется, что во многом великие редакторы золотого века были сущие дети малые.)

Хайнлайн счел продажу романа в журнал маркетинговым чудом Лертона Блассингейма. Однако его радость была немного подпорчена: получив согласие на публикацию, Фред Пол тут же подключился к хору защитников Подди. Теперь против ее смерти выступали два редактора, литагент и жена. В конце концов Хайнлайн не выдержал и сдался: