Марсиане - [4]

Однажды он вышел с Фрэнком проверить анемометр [5] возле Лабиринта. Мишель намеревался выяснить, сумеет ли он проникнуть под приятный поверхностный облик этого человека, но у него ничего не получилось: Фрэнк оказался слишком холоден, слишком профессионален, слишком дружелюбен. Годы работы в Вашингтоне сделали его по-настоящему изворотливым. Несколькими годами ранее он участвовал в подготовке первого пилотируемого полета на Марс, а также был старым другом Джона Буна, первого человека, ступившего на эту планету. Кроме того, ходили разговоры, что он играл не последнюю роль и в планировании нынешней экспедиции. И уж точно Фрэнк входил в число тех, кто не сомневался, что попадет в избранную сотню, – его уверенность в этом казалась незыблемой. Все время, что они шли, его голос звучал как-то очень по-американски, громыхая слева от Мишеля.

– Глянь на те ледники – они вываливаются в проходы, и их сдувает прежде, чем они успевают долететь до дна долины. Чудесное место, да?

– Ага.

– А эти катабатические ветры, которые спускаются с полярной шапки… прут себе и не остановятся ни перед чем. Еще и холодные – жуть. Мне даже интересно, остался ли еще наш флюгер на месте.

Как выяснилось, остался. Они вынули картридж с данными, вставили новый. Вокруг них тянулась необъятная бурая скала, которая образовывала собой чашу под звездным небом.

На обратном пути Мишель спросил:

– Зачем тебе на Марс, Фрэнк?

– Мы что, будем здесь говорить о работе?

– Нет-нет, мне просто любопытно.

– Ладно. Ну, я хочу испытать, каково это. Хочу жить там, где можно попробовать что-то по-настоящему новое. Наладить всякие системы, в общем, что-то такое. Я вырос на Юге, как и ты. Правда, американский Юг совсем не такой, как французский. Мы варились в своей истории очень, очень долго. А потом как-то раскрылись миру – отчасти потому, что дела пошли плохо. Отчасти потому, что по побережью пронеслась целая куча ураганов! И у нас появилась возможность построить все заново. Мы так и сделали, но изменилось не многое. Изменений, Мишель, оказалось, лично для меня, недостаточно. Поэтому у меня и возникло это желание – попробовать снова. Вот моя правда. – И он бросил на Мишеля такой взгляд, будто хотел не только подчеркнуть, что это была правда, но и отметить, насколько редкий тому выпал случай – слышать от него правду. После этого он стал нравиться Мишелю чуть больше, чем прежде.

В другой день (или, скорее, другой час той же бесконечной ночи) Мишель вышел с небольшой группой, чтобы проверить климатологические станции, что стояли вдоль берега озера. С собой у них были сани-банан, загруженные батареями для замены, баллонами сжатого азота и прочим. Мишель, Майя, Чарльз, Аркадий, Ивао, Бен и Елена.

Они шагали поперек озера Ванда, сани тянули Бен и Майя. Долина выглядела огромной, а застывшая поверхность озера сверкала, зловеще искрясь под ногами. Человеку с севера уже могло показаться, что небо переполнено звездами, а во льду, по которому они ступали, их свет еще и дробился на множество осколков. Шагавшая рядом Майя светила под ноги фонариком, выхватывая все трещинки и пузырьки, что встречались на пути, отчего создавалось ощущение, будто она светит на стеклянный пол, устланный поверх бездонной пропасти. Когда же она выключила фонарик, Мишелю вдруг показалось, будто звезды другого полушария сияют у него под ногами сквозь какую-то прозрачную, чуждую планету, что находилась гораздо ближе к центру галактики. Он словно смотрел в черную дыру, зияющую в центре всего. В бездонный водоем звездного света. И с каждым шагом их отражения смотрелись по-новому, будто в калейдоскопе белых крапинок среди черноты. И казалось, всматриваться вот так в поверхность озера можно до бесконечности.

Когда они подошли к дальнему берегу озера, Мишель оглянулся. Их комплекс, вырисовываясь над горизонтом, светился вдали, будто яркое зимнее созвездие. Он знал, что внутри тех коробок находились их товарищи, которые в это время работали, готовили еду, читали, отдыхали. Напряжение, что царило в них, было неявным, но довольно сильным.

Одна из дверей комплекса открылась, и клин света выхватил участок ржавого оттенка скалы. Такое, несомненно, можно будет увидеть и на Марсе – через год-два. К тому времени нынешнее напряжение значительно спадет. Но там нет воздуха. Когда-нибудь, конечно, получится выйти наружу – правда, в скафандрах. Но велика ли разница? Зимний костюм, который был на Мишеле сейчас, по замыслу дизайнеров, во многом походил на космический скафандр, а сковывающий ветер, что спускался по долине, был похож на очищенный кислород, только что преобразованный из жидкого состояния в газ и немного подогретый. Холод Антарктиды, холод Марса… между ними нет существенных различий. В этом отношении год тренировок и испытаний здесь был хорошей идеей. Они, по крайней мере, могли хорошенько прочувствовать, каково им придется там.

Бен поставил ногу в небольшое углубление на поверхности, но поскользнулся и упал на лед. Он вскрикнул, и Мишель первым увидел, что случилось. Затем подбежали и остальные. Бен стонал и корчился, и все склонились над ним.