Маршал Блюхер - [2]
«Идет к двери, — испугался Вася, прижимаясь к стенке. — Нет, остановился. Звякнул ковшиком о ведро. Вода булькает в горле. Как долго пьет. Идти или еще подождать, когда немного успокоится…»
— Анька! Ты куда это провалилась?
Вася вздрогнул — в голосе отца была злость и угроза. Потасовки не миновать. Преодолев страх, шагнул к двери, сказал:
— Мама Черныша распрягает. А что надо, я сам сделаю.
— Выдрать тебя надо, вот что. Ищи ремень…
«Вроде немножко отошел, — подумал Вася. — Под горячую руку и ухватом мог бы огреть. Буду искать, пока не заснет».
На столе робко вздрагивал желтоватый огонек семилинейной лампы. Отец сидел на скамейке, привалясь спиной к стене, и что‑то лениво жевал.
Вася начал поиски ремня у кровати, на которой спал младший братишка Павлик, потом долго рылся в тряпье на мамином горбатом сундуке, несколько раз засовывал руку под старенький шкафчик.
Это занятие прервал окрик:
— Встать, паршивец! Думаешь, если я малость выпил, так меня можно запросто обдурить?! Спуску не будет. Получишь двойную порцию…
Не спуская глаз с отца, Вася тихонько передвинулся поближе к «божьему углу», плотно заполненному потемневшими от времени иконками. На этом «святом» месте отец не тронет…
Мать В. К. Блюхера — Анна Васильевна
Неслышно вошла мать, положила какой‑то громоздкий узел на сундук и ласково попросила:
— Садитесь‑ка с богом за стол, я вас богатой окрошкой угощу…
— Лопай сама. Бо–га–той! Черта с два с вами разбогатеешь. Сыплю, сыплю, и все, как в прорву, летит. Один с сошкой, семеро с ложкой. Вот ты, Васька, потолок макушкой подпираешь, а все на батиной шее висишь. Хватит! Поедешь со мной в Питер. Я тебя в момент к делу приспособлю.
— Константин Павлыч, побойся бога…
— Не перебивай, дура! Я и купца подходящего присмотрел — Федора Герасьича Клочкова. Огромадные магазины имеет. Начнет Васька мальчиком, будет стараться— приказчиком поставят, а там, глядишь, свой магазин заведет. Нам на старости лет верный кусок…
— Ложись отдыхать, Константин Павлыч. Замаялся…
— Не командуй! Много болтать стали, а вот на дело— так вас нет. Вон у Федора Блюхера все в поле от зари до зари. А про нас одна байка: холодные да голодные. А я тоже хочу жить, как Федька. Ну, чего стоишь? Снимай сапоги…
Вася видел, как мать не спеша стащила грязные сапоги и отнесла их к порогу. Вымыв руки, сняла с мужа пиджак, сказала ласково:
— Извольте почивать, Константин Павлыч. Покойного сна…
Несколько минут, не шевелясь, стояла у кровати, прислушиваясь к бессвязному бормотанию. Обрадовалась храпу:
— Угомонился, слава тебе господи! Садись ужинать, сынок.
— Не хочу. Я пойду наверх. Разбуди меня пораньше…
— Холодно там, Васенька.
— Зато спокойней…
Залез на чердак. Постель была сырой и прохладной. Поверх одеяла натянул полушубок, но долго не мог согреться и уснуть. Думал об отцовской угрозе увезти в город. Может, это он с пьяных глаз сказал лишнее? Только говорил про купца и мальчика очень складно.
Вздрогнул, услышав скрип половиц. Привстал:
— Кто там?
— Это я, Васенька, подушку принесла.
— Мне и так хорошо, мама…
— Хорошо, а не спишь…
Мать подложила под голову сына теплую, мягкую подушку, присела на постель, заговорила ласково, нараспев:
— А ты не печалься. Не бойся Питера, сынок. В городе‑то не хуже нашего живут. Все говорят: мир не без добрых людей. Иди смелей к добрым людям. Только вот что я тебе скажу: купца из тебя не получится. Купцы норовят как бы кого обхитрить да обмануть. А у тебя душа честная, прямая. Да и грамоты у тебя маловато. Просчитаешься. Проболтаешься в мальчиках годик–другой и ступай на завод. Учись ремеслу. На всю жизнь пригодится. Только бойся казенки. Пьяный и на ровном пути спотыкается. Твой отец не глупый человек, да вот вино с разумом не ладит. Одна денежка и та свищет…
— Не поеду я в Питер. Убегу…
Мать торопливо положила ладонь на голову сыну, медленно провела по жестким волосам, сказала грустно:
— Что ты, Васенька, опомнись. Трудно будет жить— к моему тяте пойдешь. Он шестой год в Питере живет. Плохому не научит…
— А с кем ты останешься? Кто тебе помогать будет?
— Дочки завсегда помогут. А там и Павлик подрастет. Ты обо мне не тужи, я с хозяйством и одна справлюсь. Я свое пожила, а у тебя все еще впереди. Думай о хорошем. Ну, спи. А я пойду.
Перекрестила сына, подоткнула под бок полушубок, бесшумно ушла. А сын долго еще не мог уснуть, думал о большом городе, в котором ему придется жить. Из родной маленькой Барщинки он несколько раз выезжал с матерью на базар в Рыбинск. Продавали огурцы, лук, капусту, картошку. Каждая поездка была праздником. К вечеру возвращались домой с гостинцами. Больше этого не будет. Все кончено…
И всю ночь его мучали страшные сны. Проснулся от петушиного крика. Прислушался. В избе тихо. Наверное, еще спят. Словно умываясь, старательно потер лицо. Живот напомнил, что вчера поужинать так и не удалось. Мама хвалилась богатой окрошкой. По времени пора бы и позавтракать.
Тихонько спустился вниз. На цыпочках подошел к двери. Услышал хрипловатый, жалостный голос отца:
— Господи, прости раба твоего Константина, сына Павлова. Согрешил не по злому умыслу, а за кумпанию. Жисть такая горькая, что только горьким и заливать, господи…
