Марш Радецкого - [29]

На этом месте доктор Демант обычно обрывал свои воспоминания. Он вспоминал свою мать. Ока жила в постоянных лихорадочных поисках какого-нибудь побочного дохода. Отец после службы сидит в маленьком кафе. Он играет в тарок, проигрывает и остается должен хозяину заведения. Он хочет, чтобы его сын окончил четыре класса средней школы и затем сделался чиновником — на почте, разумеется. "Ты всегда широко шагаешь! — говорит он матери. Он содержит, как ни беспорядочна его частная жизнь, в смехотворном порядке весь реквизит, оставшийся у него после военной службы. Его форма, форма писаря "сверхсрочной службы" (мундир с золотыми угольничками на рукавах, черные штаны и пехотный кивер), висит в шкафу, как разделенное на три части, но все еще живое существо с блестящими, каждую неделю вновь начищаемыми пуговицами. И черная изогнутая сабля с зубчатой, тоже еженедельно освежаемой рукояткой, с небрежно болтающейся золотисто-желтой кисточкой, похожей на еще не раскрывшийся и слегка запыленный цветок подсолнечника, висит на двух гвоздях поперек стены над никогда не используемым письменным столом.

— Если бы не появилась ты, — говорит отец матери, — я выдержал бы экзамен и был бы теперь капитаном интендантства.

В день рождения императора почтовый служитель Демант надевает свой чиновничий мундир, треуголку и шпагу. В этот день он не играет в тарок. Каждый год, в день рождения императора, он решает начать новую жизнь, жизнь без долгов. Он напивается. Возвращается домой поздно ночью, вытаскивает в кухне свою шпагу и начинает командовать целым полком. Горшки — у него взводы, чайные чашки — отряды, тарелки — роты. Симон Демант — полковник, полковник на службе Франца-Иосифа Первого. Мать, в кружевном чепце, в сборчатой нижней юбке и развевающейся кофточке, встает с постели, чтобы утихомирить мужа.

Однажды, через день после рождения императора, отца в постели хватил удар. У него была легкая кончина и блестящие похороны. Все почтальоны шли за гробом. И в преданной памяти вдовы покойный остался образцовым супругом, умершим на службе императора и императорско-королевской почты. Обе формы, форма унтер-офицера и форма почтового служителя, все еще рядом висели в шкафу, сохраняемые вдовой при помощи щетки, камфары и нафталина. Они походили на мумии, и, когда бы ни отворялся шкаф, сыну казалось, что он видит два трупа покойного отца.

Любой ценой надо было сделаться врачом. Приходилось давать уроки за несчастные шесть крон в месяц.

Ходить в дырявых сапогах. В дождливые дни оставлять на добротных, натертых полах богатых домов мокрые и непомерно большие следы (когда подошвы продраны, ноги кажутся больше). И наконец сдать государственные экзамены. И вот он врач. Нищета все еще заслоняла собой будущее — черная стена, о которую все разбивалось. Пришлось без дальнейших околичностей броситься в объятия армии. Семь лет еды, семь лет питья, семь лет одежды, семь лет крова, семь, семь долгих лет! Он стал военным врачом. И остался им…

Жизнь, казалось, бежала быстрее, чем мысли. И прежде чем было принято решение, подошла старость.

И женитьба на фрейлейн Еве Кнопфмахер…

Здесь полковой врач, доктор Демант, еще раз оборвал ход своих воспоминаний. Он отправился домой.

Вечер уже наступил, непривычно торжественный свет лился из всех комнат.

— Старый барин приехал, — сообщил денщик.

Старый барин: это был его тесть, господин Кнопфмахер.

Он выходил в этот момент из ванной комнаты, в длинном мохнатом халате в цветочках, с бритвой в руках, с весело раскрасневшимися, свежевыбритыми и надушенными щеками, далеко отстоявшими друг от дружки. Его лицо как бы распадалось на две половины. И держалось только благодаря серой остроконечной бородке.

— Мой милый Макс! — произнес господин Кнопфмахер, бережно положил бритву на столик и растопырил руки, предоставив халату распахнуться. Они обнялись, два раза бегло поцеловались и вместе пошли в кабинет.

— Я выпил бы водочки, — заявил господин Кнопфмахер. Доктор Демант открыл шкафчик, посмотрел с минуту на бутылки и обернулся к тестю.

— Я не могу выбрать, — проговорил он, — не знаю, что тебе придется по вкусу.

Он заказывал себе набор алкогольных напитков, подобно тому, как невежда заказывает библиотеку.

— Ты, видно, все еще не пьешь, — заметил господин Кнопфмахер. — Нет ли у тебя сливянки, арака, рома, коньяку, горькой настойки, водки? — спросил он так быстро, что это даже не гармонировало с его достоинством. Он поднялся, подошел (полы его халата развевались) к шкафу и уверенным движением выбрал бутылку.

— Я хотел сделать Еве сюрприз, — начал господин Кнопфмахер, — и должен тебе сейчас же сказать, мой милый Макс, тебя весь день не было, но вместо тебя… — Он сделал паузу и повторил: — вместо тебя я застал здесь одного лейтенанта, и преглупого.

— Это единственный друг, — возразил Макс Демант, — которого я приобрел за все время моей службы. Это лейтенант Тротта, прекрасный человек!

— Прекрасный человек! — повторил тесть. — Я тоже прекрасный человек. Но не советовал бы тебе оставлять меня даже на час наедине с хорошенькой женщиной, если ты хоть вот столько в ней заинтересован! — Кнопфмахер сложил кончики большого и указательного пальцев и немного спустя повторил: — Хоть вот столько.