Марш мертвецов - [87]

Хорошо, что Кардинал сидел ко мне спиной. Не хотел бы я сейчас видеть его лицо.

— Мне пришлось с малолетства заботиться о себе самому. Матери редко приходило в голову меня покормить, переодеть или помыть. Зря она не сделала аборт. Наверное, пыталась оправдать материнством свое существование, но просчиталась. Она продолжала ширяться и торговать собой, а я ползал в отбросах и дрался с бродячими псами и котами за мясные жилы и картофельные очистки. К четырем годам я стал шарить по карманам ее клиентов. Пробирался в комнату, пока они самозабвенно трахались, обыскивал штаны и куртки, добычу забирал себе. Я был пронырой. Пришлось. Как-то раз мать застукала меня и выдрала — за то, что шарил без ее ведома и не поделился. Тогда мы стали работать на пару: она трахалась, я чистил карманы, а добычу мы делили семьдесят к тридцати. Отношений ближе, чем тогда, у нас с матерью не было. В конце концов один клиент все же просек фишку. Как он вопил! Он был то ли политиком, то ли судьей — какой-то важной птицей. Орал, что положит конец нашим бандитским выходкам. Тогда мать вытащила из-под матраса шприц и всадила в него. Он попятился прямо на меня, хватая воздух ртом. Повалился на пол и смотрел перепуганным, умоляющим взглядом. Пришлось удушить — его же ремнем…

Он помолчал.

— Когда мы избавлялись от тела, я срезал у него с ноги лоскут кожи и сохранил на память — как индейцы собирают скальпы. Через несколько месяцев он потерялся, но я еще долго помнил, как он постепенно высыхал, помню его на вкус — я любил мусолить его во рту. Так шло какое-то время. Мы убили еще пару человек — вроде бы случайно, но я думаю, мы все-таки сами до этого доводили, чтобы встряхнуться. Мать пыталась посадить меня на иглу — так она смогла бы забирать всю добычу себе. Но я уже насмотрелся на наркош, и мне хватило. Однажды мы прикончили парня одной шлюхи. И просчитались по-крупному. Она притащила своих дружков, и они порезали мать в лапшу на моих глазах. С чувством, толком и расстановкой. Я все видел. Меня отпустили почти с миром, я был малолеткой, и они не подумали, что я мог оказаться соучастником. С тех пор я жил один. Тяжело жил, меня часто били, несколько раз насиловали, но я не погиб. Я цеплялся и карабкался. До моего шестого дня рождения оставались считаные месяцы…

Сколько мне на моем веку довелось увидеть и услышать, но такого даже близко не было. Я слушал Кардинала с благоговейным ужасом.

— Я был диким, отсталым ребенком, — продолжал он ровным тоном. — Мать не учила меня даже говорить. Все свое детство я шарахался от людей, шнырял в ночи по подворотням, как одинокая помойная крыса. Я понимал чужую речь, но не мог ответить, только мычал и мотал головой. Я был зверенышем. Я не мылся, ходил в лохмотьях, не имел друзей и лез в драку чуть что. В драке я отводил душу, получал единственное в жизни удовольствие. В свои семь-восемь лет я уже дрался жестоко, мог победить даже взрослого. Быстро учился, забавлялся с дубинками, веревками, ножами, пушками. Однажды ко мне подошел один человек, владелец магазина, которого я то и дело обворовывал, и предложил заплатить, если я оставлю его в покое. Так я освоил рэкет. Доступ к женским прелестям я получил в одиннадцать. Улицы моего района кишели проститутками и наркодельцами — только руку протяни. Секс оказался ничем не хуже драк, мне понравилось. С тех пор я трахался напропалую, при каждом стояке. Я не знал, что такое ждать. Как-то раз две проститутки попросили, чтобы я стал у них сутенером. Я был, как уже сказано, хоть и крутой, но дикий. Они думали, что смогут мной помыкать. Просчитались. Я оставлял их почти без гроша, нещадно бил и трахал чаще, чем клиенты. А они ничего не могли поделать. Я был как валун на вершине холма: толкнешь — он покатится, и не остановишь. Больше всего у меня голова болела насчет денег. Они плыли мне в руки, я не знал, куда их девать. К четырнадцати я просто потерял им счет. Я не видел в них надобности, но меня бы просто прикончили, продолжи я на них сидеть. Я рассовывал пачки под камни по всему городу. Часть оттуда тырили, потому что я просто забывал, где у меня схроны. Да и ладно, мне было не жалко. Я знал, что приплывут еще. О существовании банков и бизнесов я просто не подозревал. Говорить я к тому времени уже научился, едва-едва, но ни читать, ни писать не умел. Само собой разумеется, я вкладывался в оружие, наркоту и шлюх. Открывал бордели, мастерские по наркопроизводству, торговал оружием. Я превращал в золото все, чего касался. Мне сопутствовал успех. Я подминал под себя банды — убивал главаря, а людей переманивал на свою сторону, хотя мне это было до лампочки. Я набирал силу, притягивал внимание — как воров, так и полицейских, — но оставался по-прежнему зверенышем. Не мог обуздать свою ярость. Я дрался без продыха, кидался от отчаяния и ненависти к себе на все, что движется. Я летел в собственноручно вырытую пропасть. На дне зияла уютная могила. Я нажил себе влиятельных врагов, но даже пальцем не пошевелил, чтобы наладить отношения, отвязаться от гангстеров, завоевать банкиров. Все грозило рухнуть, погребая меня под обломками. И тогда я создал Леонору…