Марсельская авантюра - [7]

Разбудил ее Сэм, нежно поглаживающий ее лоб.

— Ты улыбалась во сне, — сказал он.

— Я же в отпуске.

— Прости, что разбудил, но Ребуль приглашает нас за стол. Он называет это пикником.

Элена вдруг вспомнила, что, занятая упаковкой вещей — делом сложным и требующим большой сосредоточенности, — она пропустила ланч.

— Кажется, я не прочь перекусить, — объявила она. — Вернее, я умираю от голода.

Матильда накрыла стол белоснежной скатертью, разложила льняные салфетки и расставила хрустальные бокалы. В вазе изящно красовалась одинокая белая орхидея. Не хватало только Ребуля в поварском колпаке, для того чтобы представить себя в restaurant de luxe. Вскоре появился и хозяин, но в своей рабочей одежде: ни пиджака, ни галстука и расстегнутые верхние пуговки шелковой рубашки. Элена заметила, что на кармане вместо монограммы владельца вышиты крохотные китайские иероглифы. Ребуль проследил ее взгляд.

— Их шьют для меня в Гонконге, — объяснил он. — Портной, месье Ванг, любит пошутить, вот он и вышил это вместо моих инициалов. Сказал, что это цитата из Конфуция, сулящая долгую и счастливую жизнь.

— И что в ней говорится?

— «Пожалуйста, убери свою руку с моей левой груди». Такое вот китайское чувство юмора. Итак, Матильда, что у нас припасено для пикника?

— Копченая лососина. Фуа-гра, разумеется. Последняя в этом сезоне спаржа. — Матильда сделала паузу и поцеловала кончики пальцев — типичный для французов жест, выражающий восхищение. — Несколько видов сыра. И главное, месье Франсис, ваш любимый salade tiède aux fèves et lardons.

Она с улыбкой ждала реакции Ребуля.

— О! — воскликнул тот. — Я умер и уже в раю! Элена, Сэм, вам знакомо это блюдо? Теплый салат из зеленой фасоли и рубленого бекона! Не знакомо? Тогда начнем с него, а уж потом займемся фуа-гра или лососиной. А можно и тем, и другим. Ланч-то был уже очень давно.

Он заглянул в большое ведерко со льдом, которое Матильда поставила на стойку бара.

— Что будете пить? Шампанское? Есть еще «Пулиньи Монраше» тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, а к фуа-гра — «Сотерн» тысяча девятьсот восемьдесят четвертого. Извините меня, — повернулся он к Элене, — но я никогда не беру с собой в полет красное. Даже лучшие вина Бордо и Бургундии плохо переносят турбулентность и смену высот. Вам наверняка это известно.

Элена покивала с видом знатока, хотя на курсах им ни слова не говорили о поведении вина в частных джетах.

— Ну разумеется, — мило улыбнулась она. — А не могли бы вы рассказать мне об этом салате? Никогда о таком не слышала.

— Этому рецепту я научился у своей матери. Большой кусок бекона порубите на кубики и поджарьте на сковородке на медленном огне. Пока бекон жарится, положите фасоль в кастрюлю с холодной водой и поставьте ее на сильный огонь. Как только вода закипит, слейте ее — фасоль готова. Переложите ее в миску, а сверху посыпьте поджаренным беконом и — самое главное! — вылейте туда весь оставшийся в сковородке жир. Et voilà. Хорошенько перемешайте и ешьте сразу же, пока не остыло. Вкус божественный. Сейчас убедитесь сами.

Салат и правда оказался божественным, впрочем, все остальное тоже. Наблюдая, как Ребуль с удовольствием расправился с салатом, целой тарелкой спаржи и двумя толстыми ломтиками фуа-гра, Элена недоумевала, как же он умудряется оставаться таким поджарым. Она уже задавалась подобным вопросом в Париже, где ее поразило отсутствие толстяков на улицах. Рестораны всегда были полны, французы ели и пили, как тяжелоатлеты, и тем не менее большинство из них, кажется, совершенно не прибавляли в весе. Странно и очень несправедливо.

— Почему так, Сэм?

— Почему что?

— Почему французы едят и не толстеют?

Сэм уже задавал этот вопрос Софи, своей сообщнице в деле похищения вина. Та ответила очень уверенно, как истинная француженка, вооруженная безупречной логикой, здравым смыслом и опытом многих поколений правильно питавшихся предков. Сэм в точности запомнил ее слова.

— «Мы едим меньше, чем вы, мы едим медленнее, чем вы, и мы не кусочничаем в перерывах. Все совершенно просто», — процитировал он почти дословно.

Пока Элена обдумывала эту новую для нее мудрость, в разговор вмешался Ребуль.

— Теперь во Франции все изменилось, — сокрушенно покачал головой он. — Меняются наши привычки, меняется диета, и меняются наши фигуры: слишком много фастфуда и сладких напитков. — Он похлопал себя по животу. — Наверное, мне тоже пора отказаться от «Сотерна», но я пока не готов.

За иллюминаторами было уже совсем темно. Матильда разложила кресла, превратив их в кровати, и приглушила свет в салоне. День для Элены и Сэма выдался нелегкий, и они попрощались с Ребулем, который, прихватив с собой бокал «Сотерна», отправился в кабинет, чтобы сделать несколько звонков.

Элена зевнула, с удовольствием вытянулась на удобном ложе и погасила лампочку у изголовья. Два года она не была в отпуске и теперь с радостью думала о том, что принесет ей завтрашний день.

— Сэм? — сонно позвала она.

— Что?

— Спасибо, что взялся за эту работу. Знаешь, нам и правда надо делать это почаще.

Сэм улыбнулся в темноте:

— Спокойной ночи, Элена.

— Спокойной ночи.