Марсельцы - [33]
Майор еще не успел закончить своей речи, как весь батальон уже был на ногах. Куда девалась усталость! Люди проверяли ружья, собирали сложенные на землю ранцы, смеялись, пели, кричали…
— Мы всего в пяти лье от Парижа!
— Да здравствует революция!
— Да здравствует Марсель!
— Да здравствует Тулон и Авиньон!
Федераты срывали ветви с дубов и украшали ими пушки, дула ружей, шапки. Потом весь батальон с огромным подъемом запел «Марсельезу».
Барабанщикам не пришлось бить сбор: все и без того стали на свои места раньше, чем командир отдал приказ о выступлении. И вот батальон снова тронулся в путь среди пения и радостных возгласов:
— Париж! Париж! Мы в Париже.
Общее возбуждение улеглось только после того, как мы вышли из тенистого леса.
Когда мы очутились на дороге, майор Муассон острием сабли указал нам на серую волнистую линию, видневшуюся вдали. Приглядевшись, мы увидели на горизонте силуэты башен, колоколен, островерхие крыши высоких зданий, окутанные легкой дымкой тумана.
— Это Париж! — сказал майор.
Весь батальон замер на месте. Люди молчали, не сводя глаз с огромного города. Какой-то клубок подкатывался к горлу, мешая запеть «Марсельезу». Некоторые украдкой смахивали слезу со щеки.
Но майор дал знак барабанщикам, и грохот барабанного боя внезапно вернул нам голоса; весь батальон, словно по команде, запел:
Сосредоточенные, полные грозной решимости, мы снова тронулись в путь. Батальон не шел теперь, а бежал.
Перед заходом солнца мы подошли к какому-то селению на берегу реки, названия его я не помню. Вдруг, откуда ни возьмись, навстречу нам высыпала толпа. Размахивая руками и подкидывая вверх шапки, люди кричали:
— Да здравствуют марсельцы! Да здравствуют патриоты!
Майор, капитан, Сама́, Пелу, Марган, а за ними и все федераты, расстроив ряды, кинулись в объятия этих людей. Все плакали, обнимались, целовались. Старые федераты рыдали, как дети, обнимая Барбару, Дантона[26], Сантерра[27]…
Жители селения, все добрые патриоты, тесным кольцом обступили батальон. Женщины и дети целовали нам руки. Барбару, знаменитый депутат от Марселя, великий оратор Барбару, перецеловал нас всех поочередно и сказал:
— Завтра, чуть займется день, мы вступим в Париж и отправимся ко дворцу тирана! Вот Сантерр, командир Национальной гвардии. Он обещал вывести навстречу вам сорок тысяч национальных гвардейцев, готовых вместе с вами кричать: «Свобода или смерть!»
— Да здравствует Барбару! — кричали мы все.
— Да здравствует Сантерр! — добавили некоторые.
Но многим из нас, и мне в том числе, Сантерр не понравился: он не плакал, как Барбару и Дантон, он никого не поцеловал и никому не пожал руки. У этого человека был какой-то хитрый взгляд, и нам показалось подозрительным, что он хихикал, когда мы обнимали друг друга и плясали фарандолу.
Мы тотчас же сдружились со славными жителями пригородного селения. Они наперебой приглашали федератов. Кто тащил к себе двоих марсельцев, кто троих; эти люди чуть не передрались между собой из-за нас. Краснобай Марган и я попали в дом к одному садовнику. Угостил он нас на славу. Зная, что южане любят овощи, он подал на стол помидоры и раннюю спаржу, которые мог бы продать на вес золота в Париже. Это было просто райское кушанье! Можно себе представить, с каким восторгом уписывали эту вкусную еду мы, которые в течение долгих недель питались только черствым хлебом с чесноком, утоляя жажду водой из придорожных луж!
После ужина садовник уложил нас спать на постелях, на настоящих мягких постелях! Какой короткой показалась нам эта ночь!
В два часа пополуночи — за час до рассвета — барабаны забили сбор. В селенье застучали ставни, послышался лязг отпираемых замков, и из всех дверей стали выходить федераты, на ходу оправляя за спиной ранец и одевая на плечо ружье. В ту минуту, когда первые лучи солнца позолотили верхушки тополей и ранние птички начали свою утреннюю перекличку, наш батальон тронулся с места, чтобы совершить торжественное вступление в Париж.
Барбару, Дантон и несколько других депутатов Национального собрания шли во главе отряда. За ними барабанщики, выбивающие дробь: «На приступ!», две пушки и походная кузница и, наконец, весь батальон в походном строе, с саблями наголо и заряженными ружьями наизготовку.
Клянусь свободой, встреться нам в эту минуту тиран со всей своей свитой, гвардией, швейцарской стражей и жандармами — мы разорвали бы его в клочья!
Я нашел в карманах две ягоды ежевики. Быстро-быстро я сделал себе подобие усов — обидно будет, если парижане примут меня за ребенка.
Вот и первые дома столицы… Какие громадины! Самые маленькие из них поднимались выше шпиля нашей деревенской колокольни. Нужно было закидывать голову назад так, что шейные позвонки хрустели, чтобы увидеть их крыши.
Долговязый Сама́ не преминул, конечно, поднять над головой плакат «Права человека», а весь батальон, словно по команде, грянул «Марсельезу».
Навстречу нам шли толпы парижан. Ребятишки кружились вокруг нас, плясали, пели, перекликались, женщины из народа с сине-бело-красными кокардами в волосах, ремесленники, рабочие, солдаты — все хлопали в ладоши, все кричали: «Да здравствуют марсельцы» и расступались по краям дороги, оставляя нам свободный проход. Радостные возгласы и клики с каждой минутой становились все громче. В воздухе мелькали поднятые для приветствия руки. Сразу видно было, что парижане — это добрые патриоты…
Принятое Гитлером решение о проведении операций германскими вооруженными силами не являлось необратимым, однако механизм подготовки вермахта к боевым действиям «запускался» сразу же, как только «фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил». Складывалась парадоксальная ситуация, когда командование вермахта приступало к развертыванию войск в соответствии с принятыми директивами, однако само проведение этих операций, равно как и сроки их проведения (которые не всегда завершались их осуществлением), определялись единолично Гитлером. Неадекватное восприятие командованием вермахта даты начала операции «Барбаросса» – в то время, когда такая дата не была еще обозначена Гитлером – перенос сроков начала операции, вернее готовности к ее проведению, все это приводило к разнобою в докладываемых разведкой датах.
После Октябрьской революции 1917 года верховным законодательным органом РСФСР стал ВЦИК – Всероссийский центральный исполнительный комитет, который давал общее направление деятельности правительства и всех органов власти. С образованием СССР в 1922 году был создан Центральный исполнительный комитет – сначала однопалатный, а с 1924 года – двухпалатный высший орган госвласти в период между Всесоюзными съездами Советов. Он имел широкие полномочия в экономической области, в утверждение госбюджета, ратификации международных договоров и т. д.
Книга «Дело Дрейфуса» рассказывает об обвинении капитана французской армии, еврея по национальности, Альфреда Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии в конце XIX века. В ней описываются запутанные обстоятельства дела, всколыхнувшего Францию и весь мир и сыгравшего значительную роль в жизни французского и еврейского народов. Это первая книга о деле Дрейфуса, изданная в России. Она открывает перед читателем одну из самых увлекательных страниц истории XIX века. Автор книги, Леонид Прайсман, израильский историк, известен читателю своими монографиями и статьями об истории терроризма и Гражданской войны в России.
Далеко на востоке Англии затерялся край озер и камышей Рамборо. Некогда здесь был город, но теперь не осталось ничего, кроме руин аббатства и истлевших костей тех, кто когда-то его строил. Джоанна Хейст, незаконнорожденная с обостренным чувством собственного достоинства, живет здесь, сколько себя помнит. Гуляет в тени шотландских елей, штурмует развалины башни, разоряет птичьи гнезда. И все бы ничего, если бы не злая тетка, подмявшая девушку под свое воронье крыло. Не дает покоя Джоанне и тайна ее происхождения, а еще – назойливые ухаживания мистера Рока, мрачного соседа с Фермы Мавра.
Когда немецкие войска летом 1941 года захватили Екатерининский дворец, бывшую резиденцию русских царей, разгорелась ожесточённая борьба за Янтарную комнату. Сначала ее удалось заполучить и установить в своей резиденции в Кёнигсберге жестокому гауляйтеру Коху. Однако из-за воздушных налётов союзников на Кёнигсберг ее пришлось разобрать и спрятать в секретной штольне, где Гитлер хранил похищенные во время войны произведения искусства. После войны комната исчезла при загадочных обстоятельствах. Никакая другая кража произведений искусства не окутана такой таинственностью, как исчезновение Янтарной комнаты, этого зала из «солнечного камня», овеянного легендами.
Эта книга — повесть о необыкновенных приключениях индейца Диего, жителя острова Гуанахани — первой американской земли, открытой Христофором Колумбом. Диего был насильственно увезен с родного острова, затем стал переводчиком Колумба и, побывав в Испании, как бы совершил открытие Старого Света. В книге ярко описаны удивительные странствования индейского Одиссея и трагическая судьба аборигенов американских островов того времени.