Марокко. Год в Касабланке - [51]

Памела велела мне прийти на встречу с хозяином дома к девяти тридцати. Она договорилась о встрече и ушла заниматься со своей любимой кошечкой, которую именовала компаньонкой.

Дверь мне открыл стройный подтянутый мужчина лет шестидесяти. Крашеные черные волосы, блестящие на свету, были тщательно зачесаны на левую сторону его квадратной головы. Он представился как Давид Ребибо и сказал, что является одним из последних оставшихся в живых марокканских евреев и что его семья владеет виллой «Андалусия» уже более ста лет. Я спросил хозяина дома, не помнит ли он моего деда.

— Разве можно забыть такого человека? — быстро ответил он. — Это было очень давно, во времена моей молодости. Но мы, бывало, сиживали вместе на балконе, и он рассказывал мне о своих странствиях.

Господин Ребибо повел меня в главное здание виллы. Проходя под навесом из вьющейся глицинии, я рассмотрел, насколько великолепным был фасад этого здания. Два этажа соединяла резная винтовая лестница, которая поднималась от патио перед домом. Куда бы я ни посмотрел, всюду были цветы и папоротники, высаженные в терракотовые горшки.

Меня пригласили войти. Комнаты были небольшие, но хорошо обставленные. Высокие зеркала зрительно увеличивали помещения, на стенах висели картины — несколько индийских, а остальные европейские и китайские. На всех подоконниках и столиках стояли орхидеи. Я разволновался: шутка ли оказаться в доме, в котором много лет прожил твой дед. Я внимательно рассматривал детали, которые наверняка ценил его дотошный взгляд: карнизы, розетки на потолках, бра на стенах спальни, узорчатые бронзовые ручки дверей.

Но в моей радости был и оттенок грусти, поскольку дед жил здесь, ожидая смерти, тоскуя по своей любимой Бобо.

Мы вернулись в патио и сели за стол из кованого железа, в небе довольно ярко светило зимнее солнце. Хозяин дома коснулся рукой своих блестящих волос, возможно сомневаясь в прочности краски.

— Ваш дед сидел здесь по утрам. Здесь он читал и писал письма. Он всегда пользовался чернильной авторучкой и тонкой лощеной бумагой.

Я вынул пачку писем.

— Вот некоторые из них.

Господин Ребибо наклонился и взглянул на письма.

— Это его рука, — тихо сказал он. — Посмотрите, как аккуратно. Он был самый добросовестный человек из всех, кого я когда-либо встречал.

Со второго этажа спустилась горничная в платке, завязанном на затылке. Она поставила на стол серебряный поднос с чаем.

— Скажите, а моего деда кто-нибудь посещал?

Хозяин налил чай в фарфоровую чашку и подвинул ее ко мне.

— О, да. И очень важные люди. Он знал покойного короля и его отца. И, конечно, я помню, как сюда приезжали вы с вашими сестрами. Вы тогда были еще очень маленьким. Ваш отец привез вас.

Я помешивал чай и вдыхал вместе с паром его аромат.

— Когда я впервые встретил вашего отца, он только-только прибыл из Аравии, где гостил у короля Ибн Сауда. Он сидел тогда на том же самом месте, где сидите сейчас вы. Я ясно помню это.

Господин Ребибо подозвал к себе старую овчарку.

— Он рассказал мне историю, которая до сих пор жива в моей памяти.

Я спросил, о чем была эта история.

— Вашего отца пригласили во дворец в Мекке. Но он забыл захватить с собой подарок. Неожиданно для себя он оказался в тронном зале перед старым королем. Он низко поклонился, поцеловал правую руку Ибн Сауда и сказал: «Ваше величество, мне хотелось бы преподнести вам подарок. Вот он перед вами. Это — я. Я отдаю вам себя в услужение до конца моих дней». Ибн Сауд взглянул на него сверху вниз и ответил: «Я благодарю вас за прекрасный подарок и возвращаю его, то есть вас, обратно. А теперь подойдите, сядьте здесь, и мы поговорим».

Хозяин дома рассмеялся, глотнул чаю и рассмеялся вновь.

— Вы не можете себе представить, как мы грустили после того, как произошел тот несчастный случай. Ваш дедушка только что спустился с холма из кафе «Франс», куда он ходил каждое утро. Он подошел к двери и стал вынимать ключ, когда грузовик дал задний ход. Бедняга потерял сознание от удара.

— Вы видели, как это случилось?

— Нет, в тот день я отсутствовал. Когда я вернулся, ваш дед уже умер.

Некоторое время мы сидели молча. Вьющаяся вокруг двери виллы глициния ожила от движущихся теней и птичьего пения.

— Ну, а теперь, — сказал хозяин торжественно, — я передам вам то, за чем вы приехали. Я удивлен, что никто из вашей семьи до сих пор не приехал сюда, чтобы забрать их.

— Забрать что? — спросил я смущенно.

— Дневники вашего деда, конечно.

Глава 11

Ценность жилья в его жильцах.

Дневники лежали у меня на коленях, а я сидел в автобусе, который громыхал в направлении Шафшавана. Дневников было два — две тетради в красных выцветших переплетах, страницы исписаны темно-синими чернилами легко узнаваемым почерком моего деда. В автобусе слишком трясло, чтобы читать, поэтому я смотрел в окно. Виды северного Марокко медленно проплывали мимо — небольшие поля с кактусами и овцами, старцы верхом на ослах, апельсиновые рощи, фермы и прозрачные зимние ручьи.

Когда дневной свет поблек и начало смеркаться, я увидел Шафшаван. Городок раскинулся по склонам холма, скалистый и суровый, как конец света. Предгорья Рифа нависали над ним темным занавесом. Стены домов в городе были белыми, а крыши — цвета красной терракоты. Ничего подобного я нигде в Марокко больше не встречал. Один человек в автобусе сказал, что город был основан мусульманскими беженцами из Андалусии пять веков назад.