Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - [43]

В 1939 году, еще до начала войны, наследник Изабеллы Августин Юзеф Чарторыйский сложил наиболее ценные работы в ящики и спрятал их в родовом гнезде семьи — Синявском дворце, а остальные произведения перенес в подвалы музея. Но гестапо быстро вышло на след, и спасти коллекцию не удалось.

Той же осенью коллекцией Чарторыйских завладел Ганс Поссе. В конце ноября Поссе прибыл в Польшу для того, чтобы отобрать работы для Музея фюрера. Он выбрал восемьдесят пять произведений. «Трех столпов» среди них, однако, не было, так как по приказу Геринга их уже отослали в Берлин. Это недоразумение вызвало недовольство генерал-губернатора оккупированной Польши Ганса Франка, который приказал Мюльману немедленно вернуть шедевры, а это, в свою очередь, привело в ярость Геринга. Ссора кончилась компромиссом, и Франк временно украсил этими полотнами свое жилище, хотя позднее Мюльман утверждал, что все три картины, без всяких сомнений, предназначались для Музея фюрера в Линце.

Ганс Поссе, однако, остался не очень доволен польской добычей. После осмотра произведений он написал Мартину Борману:

Кроме работ высшего качества, которые и так уже известны в Германии, и нескольких картин из Национального музея в Варшаве, мало что из этих коллекций могло бы обогатить немецкие художественные собрания.

Это высказывание свидетельствует о презрительном отношении нацистов и многих немцев вообще к польскому искусству и культуре. После того как Поссе произвел свой отбор, остатки добычи были отданы «на растерзание волкам». Свои заявки поспешили прислать многие немецкие музеи.

В отчете для Бормана Поссе сожалеет, что было упущено несколько очень ценных шедевров — двадцать семь рисунков Дюрера, хранившихся во Львове, который после раздела Польши достался Советскому Союзу. Эти рисунки считались частью германского наследия, тем более что когда-то Наполеон похитил их из венской галереи Альбертина. Но Поссе не пришлось долго ждать своего Дюрера.

В июне 1941-го, через шесть дней после нападения Германии на Советский Союз, Мюльман прибыл во Львов, где еще звучали выстрелы, и забрал рисунки. Оттуда он отправился прямиком в Каринхалль, где передал их Герингу, который в свою очередь еще через несколько часов представил их Гитлеру. Фюреру рисунки так понравились, что он отказался с ними расставаться.

Глава 7 Рембрандт и немцы

В одно воскресное апрельское утро 1923 года в берлинский Цейхгауз вошли три человека. Один из них, словно экскурсовод, сразу провел своих спутников к стеклянной витрине с мундиром Фридриха Великого. Прусский король-воин и просветитель был кумиром Адольфа Гитлера.

Гитлер приехал в Берлин вместе с другом Эрнстом Ханфштенглем собирать деньги на свою маленькую, но постепенно растущую экстремистскую партию. Всего полгода спустя Гитлер попытается захватить власть в Германии во время «пивного путча», но потерпит неудачу. Сбор денег в Берлине тогда тоже не удался: в 1923 году мало кто хотел слушать человека, одержимого прошлым. Однако благодаря этому провалу Гитлер, Ханфштенгль и еще один соратник по партии смогли посетить некоторые музеи столицы.

В нацистских кругах Ханфштенгль был белой вороной. Он закончил Гарвард, военные годы провел в Нью-Йорке, где общался со знаменитостями, среди которых были медиамагнат Уильям Рэндольф Хёрст и Чарли Чаплин, был помолвлен с американской писательницей Джуной Барнс. Кроме того, он водил дружбу с тогдашним сенатором от штата Нью-Йорк, а позднее президентом Франклином Делано Рузвельтом.

В 1922 году он вернулся в Германию, и один его гарвардский приятель, служивший военным атташе при посольстве США, предложил ему «пошпионить» за некоей националистической партией, набиравшей популярность в Мюнхене. Ханфштенгль посетил одну из пивных, где выступал Гитлер. Это выступление, надо полагать, произвело сильное впечатление на Ханфштенгля, и он быстро стал одним из самых верных соратников фюрера. Как и многих других интеллектуалов, Ханфштенгля больше привлекала сама личность Гитлера, нежели программа национал-социалистов. Позднее и Альберт Шпеер признавался в похожих чувствах к фюреру.

Осмотрев мундир Фридриха Великого, экскурсанты двинулись дальше, а Гитлер продолжал сыпать бесконечными подробностями военной истории Пруссии. С особенным упоением он рассказывал о двадцати двух головах умирающих воинов — рельефах немецкого скульптора эпохи барокко Андреаса Шлютера на арках во внутреннем дворе Цейхгауза. Гениальность Шлютера, утверждал Гитлер, может постичь лишь тот, кто побывал в окопах Первой мировой. Правда, Гитлер не увидел, а может быть, сознательно проигнорировал явный антивоенный пафос этих произведений.

После Цейхгауза товарищи по партии проследовали в Национальную галерею, где Гитлер решительно прошел мимо большей части работ и внезапно остановился возле одного полотна, написанного маслом. Это был портрет старика на черном фоне. Взгляд опущен, грубые черты подчеркнуты светом, исходящим от золотого шлема, неодолимо притягивающего взгляд зрителя. Гитлер словно заметил что-то в лице старика и сказал Ханфштенглю: «А вот кое-что уникальное. Взгляни на это героическое выражение на лице солдата. Доказательство того, что Рембрандт, несмотря на многочисленные изображения амстердамских еврейских кварталов, сердцем был истинный ариец и немец».