Марлен Дитрих - [112]

Я сидела, закутавшись в шерстяной халат (студию можно было назвать ледником), без всякого настроения встречаться с какими-то случайными посетителями, особенно с приехавшими из Германии.

– Вы сказали им, что я работаю? – спросила я у Бетси, которая остановилась рядом с висящим на стуле купальным костюмом. – Я не могу принять их сейчас. Скажите им…

Раздался стук в дверь, за которым последовало оживленное:

– Liebling! Это я, Лени. Я знаю, что ты там. Перестань прятаться. Я не кусаюсь.

– Mein Gott! – Ужаснувшись, я крутанулась на стуле к Бетси. – Это Лени Рифеншталь?

Бетси покачивала купальником:

– Она не представилась. Сказала только, что вы знали друг друга еще в Берлине и она здесь с официальным поручением.

С Лени я не виделась и не разговаривала уже больше десяти лет, но слышала от Анны Мэй, что та продвинулась вперед и больше не снимается в альпийских эпосах, обеспечив себе контракт на съемку съезда нацистской партии в Нюрнберге. Этот кусок пропаганды стал известен и в Америке, отвратительная демонстрация фальшивого имперского величия, насыщенная вспышками стробоскопов и мощными колоннадами, окружающими стадионы. Там не хватало только запряженных конями колесниц да голодных львов, готовых пожрать евреев.

Что, черт возьми, ей тут понадобилось?

Отодвинув Бетси в сторону, я открыла дверь. Бывшая «городская сестричка» приветствовала меня чрезмерно радостными душистыми объятиями:

– Дорогая Марлен! Я думала, ты меня больше не любишь.

Я отшатнулась. Мне пришлось бы напрячься, чтобы узнать ее, – такой она была холеной и наманикюренной, утопала в соболях, волосы коротко обстрижены и залиты лаком, и вся-то она будто искупалась в духах «Шанель № 5» и нацистском престиже.

– Почему ты так думала?

Говоря это, я заметила в нескольких шагах в стороне облаченного в кожаный плащ мужчину: немецкого офицера в штатском, который смотрел на меня из-под козырька кепки, с лицом, словно высеченным из камня.

Лени протиснулась внутрь. Я захлопнула дверь гримерной перед носом офицера и увидела, как Бетси скрывается за ширмой для переодевания.

– Это неожиданность, – сказала я. – Меня могут в любой момент позвать на площадку.

Я не была груба, но и особого дружелюбия не проявляла. Подозревая, что это лишь прелюдия, я наблюдала, как Лени садится на стул, сминая мой купальный костюм, и вытаскивает из кармана своего мехового одеяния золотой портсигар. Я даже подумала, что сейчас она достанет камеру и начнет делать снимки без прикрас для доставки Геббельсу, который опубликует их в нацистском журнале в доказательство того, что я с ними заодно.

– О, я знаю, как ты занята, – сказала Лени. – Я тоже. В Лондоне всего на несколько дней. На следующей неделе возвращаюсь в Германию. В этом году в Берлине будут проходить летние Олимпийские игры, как ты, наверное, знаешь, и меня наняли снимать их.

– Тебе повезло.

Она закурила. Я уже собиралась сказать, что ей нет нужды притворяться. Мне было известно, как она донимала Бетси, прося о встрече со мной, поэтому можно было отбросить в сторону пустую болтовню и просто объяснить, зачем она здесь. Но я сдержалась. Хотелось посмотреть, как Лени разыграет эту сцену. Должно быть, у нее были какие-то впечатляющие документы, раз ей удалось пройти охрану студии. К тому же, имея опыт выступлений на сцене, пусть она и не была хорошей актрисой, Лени никогда не могла устоять перед искушением поактерствовать. Могло кончиться тем, что она позабавила бы меня, но это вряд ли.

– Ты на официальном задании? – спросила я, пока моя незваная гостья курила, преувеличенно выпячивая вперед губы, будто боялась размазать помаду. – Не могу представить, что британцы прячут от тебя своих спортсменов.

Улыбка у Лени вышла больше похожей на усмешку.

– Марлен, ты, как всегда, такая забавная. Нисколько не изменилась.

– Ты тоже. – Я вернулась к туалетному столику. – Итак, мне сейчас совсем не до посетителей. Если хочешь, можешь сказать, где ты остановилась, и, когда я закончу съемки, мы…

– Это не займет много времени. – Она разглядывала меня в зеркале. – У меня к тебе предложение, причем очень выгодное. – Увидев, что я нахмурилась, Лени продолжила: – Герр Геббельс прочитал отзывы на твои последние картины. Дорогая, он знает, что дела в Америке у тебя сейчас складываются не очень хорошо.

– Правда? А здесь кажется, что Геббельс не в восторге от моей работы.

– Ты неправильно все поняла. Ему она очень нравится. По правде говоря, настолько, что он поручил мне предложить тебе пятьдесят тысяч фунтов за то, чтобы ты снялась в Германии. Ты можешь привлечь к работе любого режиссера, какого захочешь.

Теперь уже я не удержалась от смеха:

– Лени, ты проделала весь этот путь, чтобы передать мне такое гнусное предложение?

Она побледнела под румянами:

– Конечно нет. Боже упаси! – Бывшая «городская сестричка» попыталась рассмеяться, но голос у нее дрожал. – Я очень занята. Олимпиада и все прочее.

– А если бы я назвала фон Штернберга? – спросила я, но Лени не ответила, тогда я сказала, отрывисто кивнув: – Я не собираюсь этого делать.

– Марлен, правда…

Я подняла вверх руку:

– Как я уже говорила, это для меня сюрприз. Они хотят, чтобы я снялась в Германии? В последний раз, когда я интересовалась, что пишут обо мне там, отзывы были гораздо хуже, чем в Голливуде.