Маркус и Сигмунд - [10]

— У них есть все, кроме личности, — заметил он. — И хуже всего, что они даже не поют на концертах! Стоят себе и кривляются под собственную фонограмму.

Он очень разгорячился, и его не остужал ироничный, высокомерный тон Бенты, который был так присущ самому Сигмунду, но которым к нему раньше никто не обращался. Когда она спросила, какая музыка хуже всего, он не колеблясь ответил — рэп.

— Они не поют рэп, они рыгают, — сказал Сигмунд.

Когда же Бента поинтересовалась, кто в Норвегии, на его взгляд, самый плохой рэпер, он ответил, что искренне надеется, что не так много в стране людей, уничтожающих и без того жалкие остатки музыкальной культуры.

Бента заметила, как интересно спорить с человеком, обладающим столь глубокими познаниями о предмете спора.

На что Сигмунд не ответил ни «туше», ни «я сдаюсь», ни «тебе очко». Он только пробормотал что-то и вышел в туалет.

— Он явно живет в прошлом веке, — сказала Бента Маркусу, делавшему вид, что его тут нет.

— Да нет, — возразил Маркус. — Просто он… он очень любит… музыку.

Глупее он ничего придумать не мог.

— Извини, — пробормотал он. — Я не это имел в виду. Я хотел только сказать…

— Ничего, — ответила она. — Я говорила, что ты очень милый?

— Да, — подтвердил Маркус. — Но тогда я был итальянским поваренком, поэтому я не понял, что ты сказала.

Она засмеялась:

— А он всегда такой?

— Нет, — ответил Маркус. — На самом деле он совсем другой, только сам об этом не знает.

— А ты знаешь?

— Да, потому что у меня чувственное мышление.

— Это он тебе сказал?

— Да.

Она снова засмеялась:

— Знаешь, что я думаю?

Маркус кивнул:

— Ты думаешь, что он тоже очень милый.

— Как ты догадался?

— Просто знаю, и все, — ответил Маркус.

— Это потому, что у тебя чувственное мышление.

— Да, только не говори ему об этом.

— Что у тебя…

— …Что, по-твоему, он очень милый.

— Почему?

— Потому что тогда он смутится, а этого он боится больше всего на свете.

Мгновение казалось, что Бента погрустнела.

— Тогда у него не так много проблем, — заметила она.

В этот момент из туалета вернулся Сигмунд.

— Прошу прощения, — сказал он. — Извините, что позволил себе увлечься.

— Никогда не проси прощения за то, что увлекся, — возразила Бента и коротко улыбнулась Маркусу. — Позволить себе увлечься — это самое важное в этой жизни.

— Туше! — сказал Сигмунд, и все снова было в порядке.

После короткого и приятного обсуждения того, что важнее — увлечься самому или увлечь других, Сигмунд надел колпак и передник. Маркус и Бента отправились вслед за ним на кухню и смотрели, как он готовит какао и итальянский торт напоследок. И хотя все трое хорошенько наелись, они все равно ели торт, пили какао и сошлись на том, что все удалось на славу.

Когда они закончили есть, Бента предложила сыграть в одну игру. Каждый должен был показать пародию, а остальные — догадаться, кого пародируют. Маркус не был уверен, что у него получится кого бы то ни было спародировать, но Бента с Сигмундом были в восторге от его итальянского поваренка. Он натянул колпак на голову до самой шеи и ходил взад-вперед, произнося названия всех девяти приготовленных Сигмундом блюд. У него не было ни малейшего акцента, и он совсем не краснел. Ему было куда проще с лицом, спрятанным под колпаком.

Потом была очередь Бенты. Она откинулась на стуле и вела долгий и горячий спор сама с собой за и против сладкой курицы. Она говорила мальчишеским голосом, подбирала слова, хмыкала над собственными аргументами, потом обреченно качала головой, когда считала аргументы неудачными. Закончив спорить, она развела руки и сказала «туше», и тут всем стало очевидно, кого она пародировала. Сигмунд захлопал.

— Блестяще, — сказал он, — если бы все, кто меня пародирует, делали бы это так же удачно, не было бы никаких проблем.

Маркус подумал, кто эти все, потому что, насколько он знал, Сигмунда пародировали впервые. За исключением того раза, когда Пер Эспен попытался подделать его голос и чуть ли получил по морде.

Теперь настала очередь Сигмунда. Он немного подумал. Потом встал на середину комнаты, слегка спустил штаны, чтобы они свисали сзади, и запрыгал взад-вперед, произнося писклявым голосом:

— Сейчас я короткий вам рэп прочитаю,

Я просто так от балды сочиняю.

Хуже рэпа на свете нет ничего,

Это даже не музыка — это дерьмо.

Yo!

Полный отстой, вот что это такое,

Это не золото, это помои.

Рэп — это бред, рэп — это лажа.

Слышали вы что-нибудь гаже?

Yo!

Закончив, он победно оглядел их. Маркус не знал, куда ему деваться, но, похоже, Бента развеселилась.

— Ты прямо сейчас придумал? — спросила она.

— Почти, — ответил Сигмунд, на самом деле представивший Маркусу свою пародию на рэп примерно неделю назад.

— И как ты думаешь, кого я пародировал? — поинтересовался он.

— Думаю, меня, — по-доброму ответила Бента.

— Тебя? — удивился Сигмунд. — С чего ты взяла, что…

— Думаю, ты изображал плохого рэпера, — быстро вставил Маркус.

— Правильно, — сказал Сигмунд. — Кроме одного — не бывает рэперов хороших, правда, Бента?

— Интересно, завтра тоже будет дождь? — проговорил Маркус, выглядывая за окно.

Уже стемнело, и ветка яблони стучалась на ветру в окно.

Бента посмотрела на часы: