Маркиза де Сад: Новеллы. Драмы - [69]
Пауза.
Шарлотта!
Шарлотта появляется вновь.
ШАРЛОТТА. Да, мадам?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. У меня в доме, слава Богу, никакой беды не случилось. А ты, никак, в трауре?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. А, понимаю, — это траур по твоей прежней хозяйке, графине де Сан-Фон. Ведь сегодня годовщина ее смерти. Твоя преданность ее памяти весьма трогательна, однако, сколько мне помнится, ты терпеть не могла покойницу и сбежала от нее ко мне.
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что ты заладила: «так точно» да «так точно»! Ты же не деревенская девчонка, только поступившая на службу. За девять месяцев после взятия Бастилии все вокруг словно взбесились, а ты, наоборот, стала тише воды, ниже травы. С тех пор как голодранцы из Сент-Антуанского предместья, требуя хлеба, устроили марш в Версаль, ты изменилась. Что там у тебя на уме? Ты двадцать лет прожила в моем доме, нужды ни в чем не знала, деньжонок поднакопила, так что вряд ли станешь маршировать по улицам с оборванцами. Или тебя вдохновил пример графини де Сан-Фон? Смотри, как бы и тебя не постигла участь этой поддельной героини… Послушай, а может быть, именно об этом ты и мечтаешь? О такой вот героической гибели, а?
ШАРЛОТТА (решительно). Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (смеется). Ну тогда ладно. Бог с тобой, носи что хочешь. Раз твой траур и твоя скорбь тоже поддельные, я не возражаю.
ШАРЛОТТА. Благодарю, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так, значит, ты любила покойную графиню?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Больше, чем свою нынешнюю хозяйку?
ШАРЛОТТА. Так точно, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ай-яй-яй, до революции ты со мной так разговаривать не смела. Все теперь стали такие честные, прямо беда… А-а, кто-то к нам в гости пожаловал.
Шарлотта выходит. Рене встает.
Шарлотта вводит баронессу де Симиан в монашеском одеянии.
Баронесса, вы? Сколько лет, сколько зим.
БАРОНЕССА (сильно постаревшая). Да, давненько у вас не была. День добрый вам обеим.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что-нибудь случилось?
БАРОНЕССА. Меня пригласила Рене.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да?
РЕНЕ. Спасибо за то, что пришли.
БАРОНЕССА. У ворот я встретила вашу сестру. Кажется, она уезжает в Италию?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так, во всяком случае, она нам сказала.
БАРОНЕССА. Я рада, что вы, Рене, наконец решились. Я ждала от вас этого шага.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Решилась? На что решилась?
РЕНЕ. Матушка, я не стала с вами советоваться, а обратилась прямо к госпоже де Симиан. Я попросила принять меня в тетушкин монастырь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (пораженно). Ты? В монастырь? Хочешь удалиться от мира?
РЕНЕ. Да.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю… Извините, баронесса. Благодарю вас за доброту и участие, но, вы ведь понимаете, речь идет о судьбе моей родной дочери, и я должна… В первый раз об этом слышу! Да и как же — ведь со дня на день маркиз выходит на свободу…
БАРОНЕССА. Ваше удивление вполне естественно. Поговорите между собой, а я, с вашего позволения, пройду в соседнюю комнату и подожду там. (Идет к правой кулисе.)
РЕНЕ. Постойте!
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене…
РЕНЕ. Нет, пусть тетушка останется здесь. Я хочу, чтобы она все слышала. Двадцать лет я бегала к ней советоваться об Альфонсе, так что теперь секретничать просто глупо.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да, конечно, но…
РЕНЕ. Прошу вас, тетушка, останьтесь.
БАРОНЕССА. Ну, если вы настаиваете…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Раз вы обе заодно, я буду говорить без обиняков. Но прежде, будьте любезны, баронесса, объясните поподробней — о чем именно просила вас Рене.
БАРОНЕССА. Особенно рассказывать нечего. В последние месяцы Рене бывала у меня очень часто, мы много говорили. И я обещала свою помощь, если она твердо решит удалиться от мира. Вот и все.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Значит, когда ты перестала ходить к Альфонсу и вдруг так увлеклась вышиванием, ты готовилась к этому решению?
РЕНЕ. Нет, я уже очень давно думала об этом. Теперь мои мысли просто переросли в решимость.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Именно сейчас, когда должны освободить Альфонса?
РЕНЕ. Это было последним толчком, последней каплей. Прежде в моей душе боролись два желания — уйти от мира и встретиться с мужем. После каждого свидания я решала: «Все, следующая встреча будет последней, а потом ухожу». Но сердцу не хватало твердости… И все же каждое такое половодье мало-помалу углубляло новое русло реки.
БАРОНЕССА. Это Господь взирал на вас с небес, это он был вашей путеводной нитью. Вы — рыбка, выловленная Всевышним. Не раз срывались вы с крючка, но втайне всегда знали: рано или поздно вам не уйти. Вы посверкивали чешуей, плавая в бренном море суеты. Когда взор Божий, подобно лучам предвечернего солнца, падал на вас, вы вспыхивали ослепительным блеском и, трепеща, мечтали только об одном — поскорее быть выловленной. Господь вездесущ, его божественным очам несть числа, и каждое из них обращено в мир. Они бдительнее и неотступнее самого рьяного королевского соглядатая, им видны как на ладони потаен-нейшие закоулки человеческих душ. Господь обладает неистощимым терпением, он ждет, пока заблудшие души сами придут в его сети, и лишь тогда препровождает их в свою сияющую тюрьму, в свои блаженные чертоги. Стыдно признаться, но мне Божий промысел открылся лишь несколько лет назад, уже в преклонные годы. Раньше я лишь изображала набожность, лишь любовалась собственными добродетелями — а это иссушает душу. Есть воспоминания, которые и сегодня заставляют меня краснеть. Сколько же лет назад это было… Девятнадцать. Осенним днем в этой самой зале графиня де Сан-Фон рассказывала мне о вашем зяте. Неужели миновало уже столько лет! Девятнадцать… Потом вошли вы, мадам, — от перенесенных душевных мук ваше лицо обрело особый внутренний свет. Наконец, приехала и Рене — чистая, прекрасная, бесконечно печальная… Кажется, все это было вчера. А может быть, время, меняющее наш облик, тихо вышло из залы, а мы просто не расслышали шелеста его одежд?.. Перед тем как вы, госпожа де Монтрей, присоединились к нам, графиня, помахивая хлыстиком, рассказывала мне о марсельских похождениях маркиза — простите, что говорю об этом. Слушая графиню (как молю я Бога, чтобы Он упокоил ее грешную душу!), я сотворяла крестное знамение, а сама чувствовала, что радужное сияние, дьявольское наваждение страшного ее рассказа завладевает мной. Признаться ли — я вся просто обратилась в слух, боясь пропустить хоть словечко… Уже одно то, что я сейчас так открыто могу говорить об этом, показывает, насколько ближе стала я к Богу. Теперь-то мне ясно: это самолюбование собственной чистотой и праведностью ввергло меня в соблазн, и грех был во мне, а не в поступках маркиза или рассказе мадам де Сан-Фон. Если б меня не одолела гордыня, я поняла бы: мои чистота и праведность — не более чем камешки на берегу реки, и нечего терзаться, если в лучах божественного солнца вспыхивают не они, а соседние. Я полагаю, что ныне и Рене избавилась от пут и обрела свободу. Только предназначенное ей испытание было в сотни раз труднее, поэтому перенесенные ею муки не сравнимы с моими.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).
Юкио Мисима — самый знаменитый и читаемый в мире японский писатель. Прославился он в равной степени как своими произведениями во всех мыслимых жанрах (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и экстравагантным стилем жизни и смерти (харакири после неудачной попытки монархического переворота). В романе «Жизнь на продажу» молодой служащий рекламной фирмы Ханио Ямада после неудачной попытки самоубийства помещает в газете объявление: «Продам жизнь. Можете использовать меня по своему усмотрению. Конфиденциальность гарантирована».
Юкио Мисима — анфан-террибль японской литературы, безусловный мировой классик и писатель, в своем творчестве нисходящий в адовы бездны и возносящийся на ангельские высоты. Самый знаменитый и читаемый в мире из японских авторов, прославился он в равной степени как своими произведениями во всех мыслимых жанрах (романы, пьесы, рассказы, эссе — более ста томов), так и экстравагантным стилем жизни и смерти (харакири после неудачной попытки монархического переворота в день публикации своего последнего романа).«Моряк, которого разлюбило море» — это история любви моряка Рюдзи, чувствующего, что в море его ждет особая судьба, и вдовы Фусако, хозяйки модной одежной лавки; однако развитый не по годам тринадцатилетний сын Фусако, Нобору, противится их союзу, опасаясь потерять привычную свободу…
«Жажда любви», одно из ранних и наиболее значительных произведений Юкио Мисимы, было включено ЮНЕСКО в коллекцию шедевров японской литературы. Действие романа происходит в послевоенное время в небольшой деревушке недалеко от города Осака. Главная героиня Эцуко, молодая вдова, одержима тайной страстью к юному садовнику…
Всемирно известный японский писатель Юкио Мисима (1925-1970) оставил огромное литературное наследство. Его перу принадлежат около ста томов прозы, драматургии, публицистики, критических статей и эссе. Юкио Мисима прославился как тонкий стилист, несмотря на то, что многие его произведения посвящены теме разрушения и смерти.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.