Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец? - [20]

В том же письме он просил жену сделать все возможное, чтобы как можно быстрее вызволить его из заключения:

«Вызволите меня отсюда, мой добрый друг, вызволите меня, умоляю, ибо чувствую, что с каждым днем еще больше приближаюсь к смерти. Не знаю, почему они поступили настолько варварским образом, что отказали мне в просьбе иметь походную кровать: это была бы с их стороны совсем малая любезность, которая, по крайней мере, принесла бы мне некоторое облегчение и позволила бы забыть о своих несчастиях на несколько часов каждую ночь. Но, по крайней мере, немедленно пошлите мне простыни, умоляю. Прощайте, мой дорогой друг, любите меня так же, как я страдаю, – это все, о чем я вас прошу, и верьте, что я нахожусь на пике своего отчаяния».

И все же некоторые письма от Рене-Пелажи доходили до маркиза де Сада, и они доставляли ему подлинную радость. И после этого он с новыми силами принимался за письма к ней. Вот, например, его письмо от 18 апреля 1777 года:

«Совершенно верно сказано, мой дорогой друг, что замки, возведенные в таком положении, как мое, покоятся лишь на песке, и что все идеи, возникающие в мозгу, – лишь иллюзии, которые рассыпаются в прах, как только родятся. Из шести комбинаций, все из которых я вычислил сам, и на которых я основывал надежду на некоторое прояснение в ближайшем будущем, благодарение Богу, не остается ни одной, и ваше письмо от апреля заставило их исчезнуть подобно тому, как лучи солнца рассеивают утреннюю дымку. Верно, что, с другой стороны, я действительно нашел в том же самом письме утешительную фразу, говорящую мне, что я могу быть вполне уверен, что я не останусь здесь ни одной минуты дольше необходимого срока. Я не знаю ничего на земле, что вселяло бы такую же надежду, как эта фраза, поэтому, если мне необходимо провести здесь еще шесть месяцев, шесть месяцев я и проведу.

Это мило, и, поистине, те, кто следит за вашим стилем, должны волей-неволей поздравить себя за тот прогресс, которого вы достигли в их изощренном искусстве посыпания солью ран несчастного. И в самом деле, они мастерски добились своей цели. Однако я предупреждаю вас, что недолог тот час, когда моя голова взорвется вследствие мучительного образа жизни, который я веду. Я вижу, что к тому идет, и настоящим предсказываю, что у них будут все основания раскаяться в том, что в моем отношении они использовали чрезмерную дозу строгости, которая так непригодна для моего характера. Они утверждают, что это ради моего же собственного блага. Изумительная фраза, в которой слишком ясно узнаешь привычный язык торжествующего тупоумия. Ради блага человека вы помещаете его в условия, которые предназначены для того, чтобы свести с ума, ради его собственного блага разрушаете его здоровье, ради его блага порождаете в нем слезы отчаяния! До сих пор, должен признаться, я еще не имел удовольствия осознать или прочувствовать на себе такого рода благо…

Ты ошибаешься, совершенно серьезно заявляют тебе эти глупцы: тебе дается возможность еще раз обо всем подумать. Верно, от этого действительно начинаешь думать, но не хотели бы вы узнать ту единственную мысль, которую возбудила во мне эта отвратительная жестокость? Мысль, глубоко отпечатавшаяся в моей душе, о как можно более скором побеге из страны, где услуги гражданина не принимаются в расчет, когда доходит до расплаты за мимолетную оплошность, где неосмотрительность наказывается словно преступление, где женщина, благодаря своей хитрости и лживой насквозь душе, раскрывает секрет того, как сделать невинность рабой своих прихотей, или, скорее даже, своих личных интересов, чтобы похоронить главную суть вопроса; и мысль о том, чтобы вдали от тех, чья цель – изводить и досаждать, и всех их приспешников отправиться на поиски свободной страны, где я могу верно служить принцу, который предоставит мне там убежище, и таким образом заслужить от него то, чего я не смог обрести в моем родном краю – справедливости и того, чтобы меня оставили в покое.

Таковы, мой дорогой друг, мои единственные мысли, и я ни к чему более не стремлюсь, кроме как к счастливым моментам, когда я смогу их воплотить. Вы говорите, что нас ввели в заблуждение. Совсем не так… Я уверяю вас, что не обманывался ни на минуту, и вы должны помнить, что как раз перед тем, как ваша комната наполнилась сворой негодяев, которые, не предъявив никакого королевского предписания, прибыли, по крайней мере, по их словам, чтобы арестовать меня именем короля, я говорил вам, что не доверяю обнадеживающему письму вашей матери и что поскольку оно все сквозит нежностью, можно не сомневаться, что ее душу питает обман. Нет, мой дорогой друг, нет, возможно, я и был удивлен, но что касается ошибок, то я никогда их не признаю, пока не наступит день, когда я увижу, что это существо стало честным и правдивым, а, по всей вероятности, это случится не скоро.

Прибыв сюда, я поступил как Цезарь, который говаривал, что лучше один раз в жизни подвергнуться опасностям, чем жить в постоянной заботе, пытаясь избежать их. Таковое умозаключение привело его в Сенат, где, как он прекрасно знал, его ожидали заговорщики. Я сделал то же самое и, подобно ему, всегда буду выше благодаря своей невинности и искренности, нежели мои недруги с их низостью и затаенной злобой. <…>