Маркиз де Боливар - [26]

- Что вам тут надо, шельмы, пропитые глотки! - орал на них Салиньяк. Прочь отсюда, мошенники, никого сюда не пустят!

- Милостыню, господин, если вы надеетесь на милосердие Божие! Посочувствуйте бедным! Хвала Богу! Подайте голодным! - наперебой выкрикивали нищие, а один махал скрюченной рукой перед глазами Салиньяка и скулил:

- И меня Господь покарал несчастьем!

Ротмистр отступил на шаг и позвал охрану. Тут же подскочили два драгуна и ударами и толчками обратили нищих в бегство. Но один из выгнанных злобно крикнул, обернувшись на бегу:

- Я запомнил тебя, безжалостный! Христос еще покарает тебя за твое жестокое сердце! Вечного блаженства тебе не видать, как скотине!

Ротмистр проводил их неподвижным взглядом. Потом обернулся ко мне:

- Вы, лейтенант Йохберг, единственный из нас, кто видел маркиза де Болибара. Сможете узнать его среди этой швали? Мне кажется очень вероятным, что он попробует таким способом пробраться в дом...

Я приложил немало усилий, чтобы убедить его, что эти люди приходят только ради ежевоскресной милостыни и кормежки, но он даже не дослушал меня до конца, а бросился в сторону и схватил за ворот крестьянина, который приблизился к воротам с мулом, нагруженным вязанками дров, и со злым любопытством уставился ему в лицо.

- Что ты тут потерял, толстоголовый мошенник? Крестьянин быстро коснулся пальцами лба, губ и груди и сказал с дрожью в голосе:

- Отойди от меня, жид, видишь крест?

Мы не могли удержаться от смеха, услышав, что крестьянин зовет французского дворянина жидом. Однако Салиньяк словно не слышал странного слова. Он с угрозой спрашивал дальше:

- Кто ты такой? Что тебе здесь надо? Кто тебя послал или вызвал?

- Я привез дрова для дома господина маркиза, как обычно! Так, ваша Вечность! - боязливо выговорил крестьянин. И опять перекрестился, называя ротмистра этим удивительным титулом.

- Так убирайся к дьяволу с твоими дровами, пусть ими топят в аду! рявкнул Салиньяк, и крестьянин в ужасе пустился бежать по улице, а его мул неуклюже запрыгал вслед за ним.

Салиньяк тяжело перевел дыхание и подошел к нам.

- Вот чертова служба! И так все дни - спозаранку. Вам-то, Эглофштейн, в вашей канцелярии...

Он тут же вновь отвлекся, потому что подъехал еще крестьянин с тележкой маисовой соломы, в котором Салиньяк снова заподозревал переодетого маркиза, и осыпал мужика бранью и расспросами.

А мы оставили его и вошли в дом - прямо наверх по лестнице.

* * *

У полковника в передней мы застали Донона, занятого беседой с алькальдом и священником, также приглашенными на обед. Донон разоделся: на нем были лучшие его панталоны, сапоги начищены до зеркального блеска, черный галстук завязан по последней моде.

Он подошел к нам и с таинственным видом сказал:

- Она будет за столом.

- А мне не верится, - возразил Гюнтер. - Наш полковник Уксусная Кружка держит ее как козочку на веревочке.

- Я встретил ее на лестнице! - ответил Донон. - На ней было платье Франсуазы-Мари и, белое муслиновое, в стиле a'la Минерва. Мне показалось, это ожившая статуя покойной...

- Да, она теперь все время носит платья Франсуазы-Марии, - сообщил Эглофштейн. - Полковник хочет, чтобы она во всем походила на первую жену. Поверите ли, но она научилась разбираться во всех винах и ликерах от Сен-Лорана. Теперь полковник обучает ее карточным играм - ломберу, пикету, petite prime[23] и summa summarium[24].

- Ну, я научу ее и другим играм! - засмеялся Гюнтер, но тут же умолк. В комнату вошли полковник с Монхитой.

Мы поклонились и пошли к столу. Только алькальд со священником, не заметив вошедших, продолжали оживленный разговор. Мы услышали, как алькальд рассказывал:

- Он - точно такой, каким мне его описывал мой дед, который лет пятьдесят тому назад встречал его здесь: повозка, под которой скрывается горящий крест...

- В главном соборе Кордовы висит его образ, и внизу написано: "Tu enim, stulte Hebrace, tuum Deum non cognovisti", то есть: "Безумный еврей, ты не узнал своего Бога"...

Он запнулся и умолк, увидев полковника. После взаимных приветствий мы заняли места за столом, и я сидел между священником и Дононом.

Монхита узнала капитана Брокендорфа и улыбнулась ему. А мне она на сей раз - в своем муслиновом платье - показалась совершенно похожей на ту, которую я никогда не мог забыть. И Донон, наверное, переживал то же самое; он почти не касался тарелки и не сводил глаз с Монхиты.

- Донон, - обратился к нему полковник, разбавлял водой шамбертен, - вы или Эглофштейн должны сыграть сегодня после обеда на рояле что-нибудь из "Belle molinara"[25] или арию невесты из "Пуритан". Ваше здоровье, сеньор настоятель!

Я тронул погруженного в мечты лейтенанта за плечо:

- Донон, полковник к тебе обращается, послушай хоть, - шепнул я.

- О Боэций, о Сенека, великие философы, мне ничем не помогают ваши писания! - вздохнул Донон.

Пока обед шел своим заведенным чередом, я вспоминал, как это бывало раньше... А через высокие окна мне открывался вид на заснеженные холмы, на которых темными тенями обозначались кусты и рощицы; над пашнями кружили вороны и галки, вдалеке ехала на ослике крестьянка - видимо, в город: на голове она держала корзинку, а перед грудью - спеленутого ребенка. Кто бы заподозрил, что эта мирная местность уже в этот самый день преобразится, что мы доживаем в Ла Бисбале последние благополучные часы...