— Наша собственная репутация нас не слишком беспокоит, мы люди не гордые, — начал было я, но поперхнулся, ощутив на своей ноге энергичное нажатие ботинка Попова.
— Мой друг хочет сказать, ни вы, ни мы ничего не теряем в случае неудачи, — заметил Александр Степанович.
Хотя во время всего разговора лицо Леттерби оставалось непроницаемо, я догадался, что он придаёт словам моего друга куда большее значение, чем можно было предположить.
— Мы были бы вам очень признательны, наша фабрика — смелый и своего рода уникальный эксперимент такого масштаба. Не хотелось бы, чтобы Нью Ланарк рухнул из-за козней таинственных недоброжелателей, — заключил в конце беседы Леттерби, протягивая руку для рукопожатия.
— Расследование потребует полной конфиденциальности, — ответил на рукопожатие профессор.
— Разумеется. Вы можете рассчитывать на любую помощь, — заверил нас любезный Леттерби.
Попов заключил, что начать стоит с наблюдения за фабрикой, следить за поселением и его обитателями. Мой друг полагал, нам разумнее вести наши поиски по отдельности. Я с мнением моего учёного друга вначале не согласился, ведь пословица гласит: «Одна голова хорошо, а две лучше» и «Два глаза хорошо, а четыре лучше». На это уважаемый профессор отвечал:
— Нам никто не помешает каждый вечер собираться у меня в комнате и обсуждать увиденное.
Продолжение дневника. Записи, сделанные А.М. Горьким в различное время, в течение последующей недели
Я давно уже не подходил к своему дневнику, потому что завален работой. Профессия сыскного агента забирает все мои силы без остатка. Я подумываю бросить писательство и посвятить себя всецело этому благородному занятию. Итак, расскажу в двух словах, чем мы тут занимаемся. Как мы и договорились с Александром Степановичем, каждый из нас ведёт своё расследование. По вечерам мы встречаемся около шести вечера. Здесь, как я уже говорил, построен для рабочих музыкальный клуб, и Попов тащит меня с собой слушать музыку. Я к музыке всегда был равнодушен, но чтобы не обижать своего друга, хожу. С шести до семи слушаем клавикорды. А после концерта сидим и беседуем. Попов занимается фабрикой. Он облазил её всю, поговорил с дирекцией и ему разрешили произвести частный сыск, поскольку официальные поиски полицией не увенчались успехом.
Все свои усилия я направил на поимку отравителей инженера и, надо признаться, добился неплохих результатов.
Первым делом мне пришло в голову сходить на кухню. Там я приступил с расспросами к кухаркам, дабы выведать, как отравленная пища могла попасть в желудок инженера. В день отравления на обед давали утиное мясо. Дело в том, что Бёрнс почувствовал себя плохо во вторник. По четвергам у них рыбный день, а по вторникам они едят мясо.
Инженер ел запечённую утку вместе со всеми, а потом встал и побежал из-за стола, будто у него над ухом выстрелили.
Я узнавал у кухарок, не страдает ли Бёрнс желудочными расстройствами. Но они сослались на незнание предмета. Я попросил кухарок поднатужится и вспомнить. Дело нешуточное, и я не ради удовольствия пришёл к ним, а с целью собрать показания. В конце концов, кухарки дали отрицательный ответ. Бёрнс поносами не страдает. Итак, я продвинулся в своих исследованиях на ещё одну пядь. Произошло отравление уткой прямо во время обеда.
Осталось отыскать того, кто подсыпал яда в тарелку. Разумеется, саму тарелку не сыскать, и остатки еды давно выбросили, но есть другой путь — идти по цепочке отравления. И вот я сказал себе: «Мы пойдём другим путём».
Обходя окрестности Нью Ланарка, я наткнулся на небольшой водоём, именуемый в русском языке словом лужа. Возле лужи сидел странного вида молодой субъект, поначалу не вызвавший во мне подозрений.
— Хау ар ю? — огорошил я его вопросом.
Он был явно смущён и долго моргал глазами.
— Чем ты тут занимаешься? — задал я вопрос на нашем языке, не владея иными.
— Уточек кормлю, ваша милость, — ответил субъект.
— Почему не в школе?
— Да будет известно вашей милости, раб божий Малколм на кухне помогает, а в школу вовсе не ходит.
— У вас раб на кухне? — не понял я сразу.
— Да будет известно вашей милости, вы раба божьего видите перед собой. Меня назвали Малколмом в честь умершего отца.
— А мать у тебя имеется?
— Господь призвал её к себе, — тихо отвечал Малколм.
Он даже протянул мне сухие хлебные корки, и я, сознаюсь, тоже принялся кидать их уткам. И тут меня словно ударила в голову молния в виде догадки. Догадка сменилась твёрдой уверенностью. Ведь отравитель передо мною! Ох, уж мне эта фальшивая богобоязненность. Вот она, разгадка: в тихом омуте черти водятся!
Когда я рассказал Попову об увиденном, он тоже не сразу мог догадаться. Так случается, и великий учёный может не увидеть лежащие под ногами факты.
— Мои главные улики — утки, — объяснял я.
— Причём тут утки? — спросил меня профессор.
— Вы до сих пор не догадались? Ведь преступник имеет доступ на кухню! Он не только мясо птицы в состоянии отравить, он мог подсунуть яду прямо в тарелку инженеру. И тот, поев отравленной пищи, чуть не умер. Допустим, чтобы уморить такого верзилу, как я, надо немало постараться. А Бёрнсу хватит и половины.
