Марк, выходи! - [49]

– Ну и что?

– А то, что Костян с Ромой вам жопу на фонарь натянут. Сколько ты бы ни собрал малышей, все равно без толку. У него старшаков больше. Да и он бандит. А ты просто маленький Маркуша.

– И что? Что Маркуша?

– А то, что ты еще в прошлом году ныл со слезами, когда тебе мячом в лицо попали и когда бутылку с колой у тебя отобрали.

– И пофиг! Больше не ною. Один раз рожи набьем старшакам, они поймут, что мы, все малыши, собраться можем, и отвалят от нас. Зауважают.

– Ага. Это тебе Арсен такой ерунды наговорил. Он вообще Костяна с Ромой не знает. А я знаю. И Диман знает. Даже Жирик знает. Мы с ними в тридцать четвертой учились. Они там… Не, они особо никого не били: «Париж»-то за своих стоит, – но чморили так, что лучше бы били. И тебя зачморят. Ты в этом дворе жить не сможешь. И родаки твои тут не помогут.

– То есть ты ссышь Костяну между ушей хлопнуть?

– Дурак ты, Маркуша, и не лечишься. Ладно, Арсен: он новенький, да и не отсюда вообще. Ну а ты-то башкой подумай, что будет. Тебя Дрон вон в одиночку шугает, так что пятки сверкают, пока драпаешь.

– Да, Дрона тоже надо бы.

– Дрона вообще лучше не трогать. Он совсем же без мозгов. Проколол все их себе на фиг. Там, где Костян руку сломает, там Дрон вообще убить может. Сам знаешь.

Я отстал от Санька со своими уговорами. Может, еще передумает. Скорее всего, передумает. Саньку тоже нездорово оттого, что его старшие шнырят. А его шнырят побольше нашего. Он ведь среди малышей вроде за главного. Запорет какой-нибудь малыш атаку на «Мадрид», так Костян на Санька наорет, что готовит он малышей плохо к войне. В магазин сгонять за чем-нибудь – да, всегда Санька попросят, если он гуляет в это время во дворе. На шухере где постоять – Санька, мопед дотолкать – Санька.

– У Арсена отец военный. Интересно, он когда сегодня вернется и поймет, что его сыну руку сломали, что будет? – спросил я.

– Да ничего не будет. Если Арсен расскажет, то папан его сходит и наорет на Костяна. И Арсену хуже только будет от этого. Но, думаю, ничего Арсен бате не скажет. Упал на лестнице, вот и все.

– Может, его батя так разозлится, что пристрелит Костяна.

– В тюрьму же тогда сядет. Не пристрелит. Может, у него даже пистолета нету. Не у всех же военных пистолеты.

– А я думал, у всех. У меня дед с пистолетом был.

– Наградной, наверное.

– Это как наградной?

– Ну, в армии отслужил, а потом пистолет дают. Как награду.

– Я думал, у военных всегда пистолет с собой.

– Это только если они на службе. Как уходят на пенсию, так все. Отдают пушки обратно в армию. Только наградной если подарят, то с ним можно гонять.

– Ты когда-нибудь стрелял из пистолета?

– Я – нет. Диман говорит, что стрелял. Типа ему Рома как-то в прошлом году дал стрельнуть из газового, но я думаю, врет он. Ни фига у Ромы нет пушки.

– И у Костяна нет?

– Все не успокоишься? – спросил Санек. – Да даже если и нет у него пистолета, то все равно конец тебе будет. А если есть, то точно пристрелит.

Минут через пять Санька, как и Жирика, загнали домой на обед. У его мамы, Натальи Михайловны, сегодня был выходной, а значит, у Струковых обед ровно в час. У меня дома никого не было, есть я не хотел и поэтому остался гулять.

По двору прошла пара наших старшаков. Они кивнули мне, я кивнул им.

– Про субботу знаешь, Маркуш? Готов? – спросил один из старших.

– А что в субботу?

– Ну, «Мадрид». Серьезно схватимся.

– А-а. Знаю, – ответил я.

– Не подведи, Маркуша. На тебя вся надежда, – сказал второй пацан, и оба заржали. Я тоже улыбнулся, но только для вида.

Я зашел за Арсеном. Ясный перец, что гулять он не пойдет, но мне очень хотелось узнать, что случилось вчера и не передумал ли он ухлопать Костяна. Сломай мне Костян руку, я бы точно передумал. Или, наоборот, еще больше разозлился. Не знаю, короче. Я никогда ничего себе не ломал. И мне ничего не ломали. Хотя, когда я влепился в перила нашей железной лестницы на Урале, я думал, что переломал себе все кости. Но оказалось, нет, ерунда. Все было цело. А во второй раз так думал, когда я нырнул головой вперед и треснулся башкой о дно. Даже руки не помогли. Больно было так, что голос пропал и дышать стало трудно. Но и тут все прошло. Я повалялся минут десять на берегу, постонал – и прошло. Подумаешь, чуть шею себе свернул и пару дней ходил так, что одно плечо было выше другого!

– Кто там? – раздалось за дверью после моего третьего звонка. Голос был Арсена.

– Гулять пойдешь? – спросил я.

– А кто там? – снова спросил Арсен.

– Это я, Марк.

У нас во дворе никто не спрашивал: «Кто там?». Ясное дело, что это или пацаны за кем-то заходят, чтобы позвать погулять, или соседи. В прошлом году ходили цыгане, попрошайничали, но, после того как их семейку поймали Костян с Ромой, больше цыгане по квартирам не ходят. Не знаю уж, что сделал с теми цыганами Костян: просто избил или песком накормил, – но это сработало. Мои родаки потом думали, что теперь начнутся цыганские разборки и Костяна зарежут, но ничего такого не случилось. Цыгане просто пропали, а Костяна даже кто-то из взрослых похвалил: стоит за свой двор, мол.

Видок у Арсена был тот еще. Он и так гонял весь в синяках, а теперь стал вообще весь заклеенный и переклеенный лейкопластырем. На губе была ссадина, под глазом – фингал, а рука была в гипсе и на перевязи через шею.