Марк, выходи! - [37]

– Вы прикиньте, сама классуха сказала, что Вера – дура. Это она типа ее так защитить хотела, – добавил Диман. – Ясный хрен, до нее еще больше докапываться стали.

Санек мне потом рассказал, что Диману влетело от их мамы Натальи Михайловны за то, что он водится с Костяном и прочими отморозками, и за то, что ходил смотреть, как издевались над Верой. Он неделю гулять не ходил, и месяц ему не давали никаких карманных денег. Наталья Михайловна даже водила Димана к Бажовым и заставила его извиниться перед Верой. Диман через силу извинился, а Вера покивала и вернулась к своим рисункам, которые были разбросаны по всему полу ее маленькой комнаты.

– Если старшие пацаны узнают, что я к Бажовым ходил, то кранты мне, – сказал как-то Диман мне и Жирику.

– А что извиняться, если эта Вера и правда тупая? – спросил Жирик.

– Мама говорит, что Вера совсем не тупая. Просто у нее дисле… дискле… Короче, у нее какая-то фигня с головой, что она писать и читать нормально не может.

– Ну так это и есть тупость? Даун? – удивился Жирик.

– Жирик, ты сам столбиком делить не умеешь, – перебил его Санек Струков. – Тормоз тормозом, а выпендриваешься.

Жирик после этих слов надулся, но Саньку ничего не сказал. Санек был и сильнее, и умнее Жирика. Мы все это знали. Скажи Жирик что-нибудь Саньку, сразу подножку получит.

– Так вот. Эта самая дислек… Блин, я не выговорю это, – продолжил Диман, – это просто такая фигня, она поначалу у малышей бывает, а потом проходит. И эта Вера такая, как говорит мама. Это она типа сейчас не соображает нормально и читать не умеет, а потом покажет всем нам, умникам, как голую жопу зимой не морозить. И мама сказала, что ей просто на домашнем обучении надо немного побыть: ну, знаете, когда не ты в школу топаешь, а училка к тебе домой приходит и домашку проверяет. Вот. Может, оно и так. Короче, нельзя нам теперь Верку в классе чморить. Хотя у нее до сих пор иногда то тетрадку сопрут, то рисунок какой. Но чморить нельзя. Классуха нам по секрету сказала, что ее тогда уволят, но сначала она всем пацанам два в четверти вкатит.

– А по-моему, Вера нормальная, – сказал я. – Гуляет вот, не трогает никого. Странная, зато понты не кидает, как Машка или Ленка. Ну и что, что читать не умеет. Я в первом классе вообще семнадцать слов в минуту читал и был хуже всех.

– А еще мама говорит, что дети с этой самой дислексией… они, ну, как бы гениальные, что ли. Читать и писать они вообще никак, а вот рисовать зато клево могут. Или истории какие-нибудь придумывать.

– Так, может, это она своему братцу Бажову рассказала про Митру и Сета и то, что пацаны у нас в школе должны в канализации собираться и клясться на ноже? – спросил я.

– Ну это фиг знает. Но знаешь, она что недавно выдала? Что если мы снова ее грузить будем и приставать к ней, то за нами приедет скорая и увезет в специальный дурдом для плохих пацанов, на старице который. Знаете же старицу? – спросил Диман.

Мы все: я, Жирик и Санек – покивали. Про старицу мы слышали.

– Я там не был, но старица есть, и дом какой-то огороженный там тоже стоит. Старшаки рассказывали. Хрен знает, что там. Может, и правда дурдом – далеко, секретно, и никто не узнает. Может, Верка сама там была и теперь рассказывает.

– Да ладно, дурдом, блин, – сказал Санек.

– А вообще, интересно, что там в этом доме, – добавил Жирик.

– Ее, кстати, Веру-то, со следующего месяца в школу больше водить не будут. На домашнее обучение переводят. Мама моя как-то там организовала.

– А мама твоя причем? – спросил Жирик.

– Ну как же, она же врач. Хоть и ортопед, но, видимо, знает кого-то, кто дурочек дома может учить.

– Сам ты дурочка, Диман, – сказал Санек. – Хорош уже ее «гасить». Она мелкая девчонка еще. Тебе ее брат потом свинец в горло нальет за нее.

– Да хрен нальет! Я Костяну скажу. Тот его вырубит.

* * *

Никакой двери с замком на втором этаже дурдома не было. Просто точно такой же пустой коридор. Лестница шла еще выше, и мы с Арсеном решили подняться до третьего этажа.

– Вот там точно пацанов держат. Жди охранника. Может, даже с автоматом, – сказал я Арсену. Тот нахмурился, да и сам я приготовился погибать.

– Спят, что ли, все? – шепнул Арсен.

И правда, кругом была такая тишина, что даже наш шепот разносился по всему коридору.

На третьем этаже тоже было пусто. Дверей здесь было меньше – всего четыре, – номеров на них не было, а висели какие-то рисунки. Мы подошли поближе и пригляделись. Это были детские рисунки животных. Да, на каждой двери висел лист бумаги с нарисованным зверем. Внизу рисунков стояли подписи: «Лисы», «Кошки», «Олени», «Слоны».

– Это палаты, – сказал Арсен.

– Да. Тут их и держат. «Олени» – это, наверное, самые буйные пацаны.

На лестнице послышались шаги и постукивание. Кто-то, громко шаркая ногами, поднимался наверх. Мы с Арсеном замерли от страха и стали искать, куда бы сбежать.

– В комнату? – спросил Арсен.

– Давай.

Я схватился за ручку комнаты «оленей», но было поздно. В конце коридора показалась женщина. В одной руке у нее было ведро, а в другой – швабра. Женщина была уборщицей в дурдоме.

– Чего болтаетесь, мелкота? – спросила она.