Марк, выходи! - [23]

Мы наигрались и пошли по домам обедать. Моя мама уже вернулась с работы и сварганила мне что-то поесть. Я нащупал в кармане украденные пятьсот рублей. Их надо было вернуть обратно на место. Я поел и стал ждать, когда мама сядет смотреть телевизор или будет в ванной. Не дождался. Мама сразу после обеда решила прилечь отдохнуть. Значит, надо будет устроить все вечером.

Я снова вышел гулять. На дороге между нашим двором и «Мадридом» я встретил сестру Коляна Бажова – Веру. Ей, как и мне, было одиннадцать. Она редко выходила гулять. Говорили, что это брат ее не пускает и не разрешает с нами общаться. Это было странно, конечно. На девчонок война «Мадрида» с нашим «Тринадцатым городком» не распространялась.

Вера была одна и играла сама с собой в классики. Я сказал ей: «Привет» – и она позвала меня играть. Я сначала фыркнул: классики – тоже мне, фигня для девчонок, но потом согласился. Все равно никого из пацанов во дворе еще не было. Вера была совсем не похожа на брата Коляна. Простая и, как я, с веснушками. Странно, что она так редко гуляет.

Мы поиграли минут пятнадцать. Я проиграл пару раз в эти ее классики, но совсем не расстроился. Потом я увидел, как из подъезда вышли Санек и выздоровевший от ветрянки Диман. Я сказал Вере, что мне надо бежать к пацанам, потому что у нас есть дела. Я не хотел, чтоб пацаны увидели меня с «мадридской» девчонкой, да еще и за игрой в классики.

– Я завтра тоже буду гулять вечером. Можем еще поиграть, – сказала Вера.

– Ну, наверное, приду, – ответил я и убежал.

Домой я вернулся поздно, усталый, и, ясный пень, забыл положить пятьсот рублей обратно в конверт. Утром мне за это влетело. Не знаю зачем, но отец пересчитал деньги в конверте, и что-то у него не сошлось. Сначала он не показал вида. Подумал, наверное, что обсчитался. Пятисоток ведь в конверте было много. Штук сто.

Потом мама взяла у меня из комнаты шорты и понесла их стирать. Она проверила карманы и нашла там пятисотку. Она каждый раз проверяет карманы, потому что у меня там всегда полно всякого барахла. Как-то раз она подумала, что в карманах у меня ничего нет, и не проверила. Но там были шпонки. Эти шпонки сломали стиралку. Пришлось вызывать сантехника. Мама сказала, чтобы я больше не приносил никакие шпонки домой. Я и не приносил. Прятал теперь их всегда во дворе. А вот пятисотку в кармане забыл.

Мама посмотрела на пятисотку, сказала отцу, а потом разбудила меня. Родаки уходили на работу в восемь. Я просыпался всегда попозже. Но не сегодня. Отец достал конверт с деньгами, пересчитал еще раз, потом повертел в руках мою пятисотку и надавал мне по шее. Нет, он меня, конечно, не бил – у меня родаки, даже когда я стиральную машину сломал, были «хорошими», – но ор стоял такой, что звенели бокалы в трюмо. Отец просил меня признаться, что это я деньги у них украл из конверта, а я не признавался. Он орал, что я ему больше не сын, если не признаюсь, а я сидел напуганный и не признавался. Мне казалось, что, если признаюсь, будет все еще хуже.

Мама в это время молчала и ходила кругами, пока я в трусах сидел на кровати и плакал. Лишь пару раз она повторила шепотом: «В кого же ты такой?», – а остальное время молчала.

Отец хотел было залепить мне пощечину, даже замахнулся, но мама его удержала.

– Тогда пошел вон из моего дома! Вор! Собирайся – и вон! – сказал он.

Я слышал, как всхлипнула мама, но мне в этот момент полегчало. И уйду, только чтобы вас всех не видеть. Идиоты! Не помню, так ли я это тогда сказал, но что-то я точно отцу сказал. Что-то очень злое. Он завопил еще громче.

– Вон! – повторил отец, вышел из моей комнаты и хлопнул дверью.

Мама посмотрела на меня и пошла за отцом.

Я сразу вскочил, оделся, в прихожей надел кроссовки и выбежал на улицу без ключей. Не пойду больше домой. Хрен вам! Пусть сдохну, но не пойду. Буду гулять, пока мне плохо не станет.

* * *

В восемь утра на улице еще никого из пацанов не было. Я сходил к футбольному полю, но и там было пусто. Взрослые шли на работу, а их дети еще спали. Ну, или только-только начинали есть яичницу. Все это время я думал о том, что теперь я ушел из дома и у меня нет семьи. Сначала было страшно так думать, но минут через пятнадцать я успокоился и даже загордился собой. Ушел! И совсем не жалко.

Я наудачу зашел за Саньком и Диманом Струковыми. Открыла их мама и сказала, что они еще спят, а потом им обоим надо идти к зубному. Ох, зубных я терпеть не мог!

Я вышел из подъезда Струковых и подумал, что зря я заходил. У них семья, мама, папа, тепло и покой, а я один. Я из дома ушел, и теперь мы не будем дружить. Я – изгой.

Я побродил по двору еще минут пятнадцать, потом все же решил зайти за Жириком: вдруг он тоже из дома решил уйти. И тоже сегодня. Двум изгоям выживать будет проще. Тут как раз из моего подъезда вышли мои родаки, и я спрятался за дерево, чтобы они меня не увидели. Мама оглядела двор, крикнула: «Марк!», – но я не отозвался. Они ушли на работу, а я почапал за Жириком.

– А Леша сегодня у бабушки, – ответила его бабушка.

Я чуть было не спросил, кто такой Леша, но вовремя вспомнил, что Леша – это Жирик. Я всегда путался, сколько у Жирика бабушек. С одной он жил, к другой раз в неделю ездил. Мои вот бабушки жили все далеко, и видел я их редко.