Марк, выходи! - [2]

Шрифт
Интервал

Недавно прошел дождь, песок в песочнице был еще влажным и очень хорошо прилип к лицу пацана. Таксист и Рома ухмыльнулись.

– Маркуша, достань пару яиц, – сказал мне Костик.

Я разорвал целлофан и протянул Костяну два яйца. Тот отряхнул от песка руку, взял яйца и с размаха стукнул ими о голову чужака. Яйца треснули. Костик осторожно, стараясь ничего не пролить на землю, начал размазывать яйца по лицу пацана. Яйца смешались с песком и скорлупой, и получилась как будто маска. Пацан все это время рычал и брыкался, но Таксист и Рома слабины не давали, а пинаться ногами ему было совсем неудобно. Еще бы! Попробуй кого-нибудь пнуть, когда тебя посадили на задницу.

На лице у парня появилась кровь. Видимо, скорлупой Костик что-то слегка расцарапал.

– Ладно, гони теперь отсюда и больше не показывайся. Понял?

Парень перестал брыкаться и начал всхлипывать. Он долго держался: обычно чужаки во время разговора с Костиком начинали пускать нюни намного раньше. Его отпустили, толкнули и пнули под зад. Пацан встал и медленно пошел из двора. Он пытался вытереть лицо своей светлой футболкой, но только сильнее все размазал.

– Яйца-то забери, чучело! – крикнул ему вдогонку Рома, но пацан даже не обернулся.

– Быстро учится, – сказал Костик, еще раз отряхнул руки и сделал хороший большой глоток из трофейной бутылки кока-колы.

– Нормально ты его, Костян, – сказал Таксист.

Я уже говорил, что Таксист открывал свою «варежку» редко и только для того, чтобы подмазаться к Костику. Во дворе его никто не любил. Даже Костик, которого Таксист чуть ли не целовал в зад, Таксиста не любил. Таксист был долговязый, сильно прыщавый и очень глупый. Но он был очень верен Костику. Костик это ценил.

Все четверо: Костян, Рома, Таксист и я – вернулись в деревянный детский домик и сели опять играть в карты. В дурака. Раздавал Рома. Было не то чтобы раннее утро, но никого, кроме нас, во дворе еще не было. Все мои друганы спали в своих кроватях. Мне же почему-то сегодня не спалось. Я вышел погулять, никого из своих не нашел, и поэтому пришлось играть в карты со старшими. Они сами меня позвали.

– Марик, домой! – голос моей мамы пролетел по всему двору.

У нас, как ни крикни, громко или тихо, все равно было везде слышно: наш двор – это три дома, которые стояли как буква П. Между домами – сквер с деревянными домиками и лавками. Как раз тут мы сейчас и сидели. Четвертого дома, чтобы из П получился квадрат, у нашего двора не было. На его месте проходила дорога, а за ней начинался другой двор – «Мадрид».

Мама всегда меня так звала. Открывала окно в зале и кричала: «Марик, домой!». Сегодня была суббота, поэтому мама была дома, а не на работе. Обычно-то ни утром, ни днем никто за мной из окон не следил.

Мы жили на третьем этаже большой четырехэтажки. Наш дом был старый: с высокими потолками, большими комнатами и деревянными полами, которые очень скрипели.

– О, Маркушку зовут, – сказал Рома. Он лыбился во все лицо: ему явно пришла куча козырей с раздачи.

– Пойду, – сказал я.

– Топай, малыш, – ответил Костик, – а то маман вон волнуется.

Я положил карты поверх колоды, встал и пошел домой. Обычно я злился, когда меня мама звала домой. Никакой я уже не малыш, чтобы меня так можно было звать, тем более перед старшими пацанами. Но сегодня я даже обрадовался этому маминому крику из окна: сидеть и играть в карты со старшаками, тем более такими, как отморозки Костик, Рома и Таксист, мне совсем-совсем не хотелось. Мы, конечно, из одного двора, но редко друг с другом вот прямо гуляем вместе. Хотя, ясен пень, если ты – «малыш» и тебя старшие позвали играть в карты в домике, то как ты им откажешь?

С Костиком и его пацанами никогда не знаешь, получишь ты в этот раз по зубам или нет. От настроения все зависит. Вон незнакомому пацану как попало: полдня теперь отмываться от песка будет. Хотя это еще ничего: умоется, царапины смажет и дальше побежит. А иногда Костик чужаков придушивал до потери сознания. Я сам видел. Он просто подзывал вот такого мелкого, который через двор, сажал перед собой и обещал показать фокус. Точнее, даже не фокус, а обещал показать другой мир. Так и говорил: «Хочешь, я тебе другой мир покажу?». Мелкий, понятно, брыкался типа «Мне домой надо!», но Костик не отставал. Да и его друганы уговаривали чужака не бояться и быть мужиком. Если мелкий продолжал пускать нюни, то Костян его просто «забарывал» и душил, пока у того пена изо рта не начинала идти. Потом отпускал. А иногда, когда Костян был особенно в настроении или под кайфом, он с Таксистом или еще каким-нибудь своим дружком разыгрывали перед малышом сценку: Костян брал Таксиста и не взаправду душил его. Секунд через десять отпускал, и Таксист закатывал глаза и вещал о том, как ему в «другом мире» классно. Еще секунд через десять «эффект» проходил, и Таксист типа возвращался в «обычный мир». Малыш всей этой разыгранной чепухе верил и соглашался сгонять в «другой мир». Там же классно. Домой он потом уходил шатаясь и хватая ртом воздух.

Обычно я гуляю со своими. С мелкими. С братьями Струковыми – Саньком и Диманом, с Жириком. Ну и с другими. Со старшими я общаюсь, только если никого во дворе больше нет и никто больше не выйдет. Или когда мы с «Мадридом» воюем, а это редко бывает. Обычно старшим не до меня. Дружить они со мной не дружат, но и не прогоняют. Мы все тут с одного двора, а значит, все друг другу свои. Так повелось.


Рекомендуем почитать
Сияние «жеможаха»

Отличительная черта прозы лауреата премии Гоголя Софии Синицкой – густой сплав выверенного плотного письма, яркой фантасмагории и подлинного трагизма. Никогда не знаешь, чем обернется та или другая ее история – мрачной сказкой, будничной драмой или красочным фейерверком. Здесь все убедительно и все невероятно, здесь каждый человек – диковина. В новую книгу вошли три повести – «Гриша Недоквасов», «Система полковника Смолова и майора Перова» и «Купчик и Акулька Дура, или Искупление грехов Алиеноры Аквитанской».


ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.