Марк Твен - [158]

Когда в 1902 году Филиппины (по официальному донесению Рузвельта конгрессу) «были укрощены», широкие демократические круги Америки выразили протест против насильственного присоединения Филиппин к Соединенным Штатам[505].

Гнев и возмущение масс остались запечатленными в памфлетах Марка Твена, который выступал как «неофициальный, но полномочный представитель» народа (по его собственному определению).

В памфлете «В защиту генерала Фанстона»[506] Марк Твен анализирует дела одного из тех, кого реакционная печать называла «американскими апостолами на Филиппинах». В конце 1901 года все проимпериалистические газеты США были полны восторженных воплей в адрес «героя Филиппин» Фредерика Фанстона, который взял в плен вождя филиппинских повстанцев Агинальдо и, возвратившись в США, стал поводом для «великого бума». Фанстона буквально распирало от гордости; в публичных речах и «воспоминаниях» он хвастливо излагал вымышленные подробности «операции пленения» и поносил Атинальдо, изображая его «палачом», «тираном», «кровавым убийцей»; филиппинских патриотов называл «пьяным, бессмысленным стадом» дикарей-полуидиотов; выражал свое удовлетворение, что такие «предатели» красуются на виселице, где им и место, потому что они пролили священную кровь американских солдат[507]. В ответ на это бахвальство буржуазные официозы (нью-йоркская газета «Сан» и др.) выходили с жирными заголовками: «Браво, генерал Фанстон!»

Свой памфлет Марк Твен написал в день рождения Джорджа Вашингтона — основателя американской армии и её главнокомандующего в период войны за независимость. Это дало писателю возможность использовать сатирический контраст, противопоставив «Великую Тень» «отца нации» фигуре его потомка — генерала Фанстона, «обесчестившего мундир американской армии».

Марк Твен детально описывал все перипетии провокационной операции, когда американцы заманили в ловушку Агинальдо, и приходил к выводу, что американский генерал затмил всех провокаторов, известных в истории человечества. Он подкупил курьера Агинальдо, подделал письмо, адресованное филиппинскому вождю, сообщая, что к нему идет на подмогу свежий отряд в четыреста человек, обманным путем проник в убежище Агинальдо, переодев своих солдат в мундиры филиппинских воинов. Не выдержав со своим отрядом девяностомильного перехода по джунглям и горам островов и погибая от голода, Фанстон попросил у Агинальдо продовольствия. Филиппинский вождь откликнулся и выслал навстречу коварным врагам своих гонцов с рисом. В момент, когда Агинальдо встретил новоприбывших с улыбкой и дружески протянутой рукой, Фанстон открыл огонь по охране Агинальдо.

Некоторые обычаи войны не кажутся мирному человеку приятными, комментирует Твен, но люди приучены к ним веками и находят им оправдание. Но одна деталь в истории пленения Агинальдо потрясает Твена. Когда человек так ослабел от голода, что не может двигаться, он вправе умолять своего врага о спасении жизни, но если он принял пищу из его рук, то пища становится для него священной, пишет Твен, и по закону всех времен и народов спасенный от голода не имеет тогда права поднять руку на своего спасителя. Таков неписаный человеческий закон.

«Нужно было появиться бригадному генералу волонтерских войск американской армии, чтобы опозорить традицию, которую уважали даже потерявшие стыд и совесть испанские монахи. За это мы повысили его в чине», — подводит саркастический итог Марк Твен[508].

Антиимпериалистические памфлеты Марка Твена еще раз убеждают в том, что нападки писателя на «подлый человеческий род», определение человека как «скопище грязи и пороков», которое имеется в «Таинственном незнакомце» и в трактате «Что такое человек?», относятся не к человеческому, роду, а к его выродкам типа Фанстона, Леонарда Вуда и тех, кто стоял за их спинами.

Твена очень заботит и беспокоит то, что подобный «героизм» растлевающе действует на общественные нравы. Писатель употребляет слова «фанстонизм», «фанстоновский бум» и пишет, что они порождают «множество подражателей, множество отвратительных фактов вошло в нашу историю». Колониализм несет гибель не только колонизуемой стране, но и влечет за собой нравственное вырождение в среде колонизаторов[509].

В памфлете «Дервиш и дерзкий незнакомец»[510] Твен саркастически подводит морально-политические итоги американских дел на Филиппинах. Он упорно продолжает подчеркивать общие черты в американском и английском империализме: ограбив свой собственный народ, англо-американские монополисты его руками душат колониальные народы. Грабеж и убийство — их цель и средство при захвате колоний, ханжество — испытанная завеса для прикрытия злодеяний.

В памфлете «Дервиш и дезркий незнакомец» есть такие сатирические строчки:

«Дерзкий незнакомец. Триста тысяч солдат и восемьсот миллионов долларов помогли Англии осуществить ее добрые намерения и приобщить к культуре неблагодарных буров. Англия сделала их чище, лучше, счастливее, чем они могли бы стать когда-либо собственными усилиями.

Дервиш. Значит, результат хороший.

Дерзкий незнакомец. Да, но из всего бурского народа осталось в живых считанных одиннадцать человек»