Марк Аврелий - [115]
Конец Антонинов
Каким образом случилось так, что Палатин на двенадцать лет превратился в восточный сераль, а сенат Марка Аврелия тем временем позволял унижать и уничтожать себя, и легионы по-прежнему законопослушно исполняли свой долг на границах? Почему римский народ, любивший высмеять суровость отца, молча принял жесткость сына? Здесь нам трудно дать исчерпывающие ответы на все вопросы. Это общая проблема возникновения, поддержки и гибели любой диктатуры. Все происходило с удручающим однообразием. Во всех случаях в центре аппарата оказывается преторианская гвардия — общее имя, которое Рим сохранил для стальных стен, окружавших тиранов. Десяти когорт (семи тысяч человек) хватало для безопасности правителя и его режима. Их задача — охранять безопасность государства, за что им хорошо платят. Если глава государства считает, что угроза безопасности возникает на границах, он отправляет туда и гвардию. Мы видели, как несколько префектов претория героически погибли на Дунае. Но если власть запирается на Палатине, превращенном в лупанарий, эти семь тысяч человек исполняют уже только полицейские функции. Тогда эта чрезмерная сила может лишь пестовать страх, оправдывающий ее существование. Репрессии прогрессируют и всегда находят свой конец в самих себе.
Конечно, армия, куда более многочисленная, могла бы без труда призвать к порядку привилегированный корпус из италийцев и далматинцев, которому к тому же завидовала. Ее полководцы (Перенну пришлось оставить их на своих местах) были компетентными людьми, которых Марк Аврелий нашел среди сенаторов или ввел в сенат. Только они могли удержать Британию и Испанию, где возобновились волнения, границу от устья Рейна до устья Дуная и Восток. Это был питомник потенциальных императоров: Гельвий Пертинакс, Дидий Юлиан, Клодий Альбин, Песценний Нигер, Септимий Север. Когда настанет время, они и перейдут к действию. Но в тот момент законной властью был Коммод, а они все были заинтересованы держаться подальше от Рима и следить за событиями, находясь среди воинов, которых постепенно превращали в преданных клиентов. Перенн просчитывал, как соотносятся риски и преимущества, если они останутся на постах. Он задумывал заменить этих патрициев людьми своего класса — легатами из всадников. При первой же попытке он, как будто случайно, погиб. Но ни один легион не вошел в Рим: такое святотатство значило бы, что государство уже распадается. К тому же какой военачальник согласился бы пропустить другого? Все прецеденты такого рода были самоубийственными.
А перестал ли народ, на глазах которого император вскоре превратился в гладиатора, относиться к нему с восторженным обожанием, с которым принял его, когда тот с триумфом вернулся в октябре 180 года? Коммод явился на своей колеснице таким прекрасным, таким сияющим, что почти никто не заметил, что он сжимал в объятиях Саотера и целовал его в губы. «Недолгая любовь римского народа», о которой говорил Тацит, могла продолжаться до тех пор, пока император звал его на зрелища, где собственной рукой убивал сто львов сотней стрел. Но однажды он для забавы выстрелил в зрителей, и поток тотчас повернул вспять. И все-таки ничего не менялось, пока его наложница Марция, которой тоже грозила опасность, не велела его убить. Вот тогда покойнику и припомнили все.
Наконец, политические силы, представленные аристократическим сенатом, сохранявшим в своих руках высшие посты в администрации, богатства, клиентелу и легитимность, с которой нельзя было не считаться. В прошлом это сословие не раз истреблялось за яростное, если не отважное, сопротивление императору. Сейчас его опять ждала гибель, но бесславная. Более того, именно из-за ошибки сенаторов патология Коммода на втором году его правления обострилась. В 182 году по наущению Луциллы, которая, как мы помним, обозлилась, уступив первое по протоколу место новой невестке Криспине, составился заговор. Хотя Луцилла вторым браком была замужем за «новым человеком» Помпеяном, отец имел слабость сохранить за ней привилегии Августы, и после смерти Фаустины она стала первой дамой Империи. Ей не составило труда найти сообщников среди сенаторской молодежи, презиравшей Коммода. Вместе со своим любовником и кузеном Уммидием Квадратом она решила убить брата. Исполнителем стал Клавдий Квинтиан, другой ее любовник, племянник Помпеяна (тот не жил с женой и, несомненно, не был посвящен в заговор). К делу перешли в середине 182 года.
В условленный момент Квинтиан среди придворных, ожидавших императора, встал у входа в цирк и бросился на него с кинжалом, патетически воскликнув: «Это тебе от сената!» Но телохранители тотчас схватили его. Он успел только поцарапать Коммода, получившего нервный шок, от последствий которого он так и не избавился. Квадрата, Квинтиана и еще несколько человек казнили, Луциллу сослали на Капри, а затем убили. Перенну осталось только избавиться от своих соперников, в первую очередь от Таррутения Патерна. Коммод взял сенат под личный высочайший надзор и в конце концов передал под контроль своих друзей — гладиаторов. С этих пор его могло убрать только собственное окружение, но ему, как загнанному зверю, сохранившему только инстинкт самосохранения, долго удавалось натравливать одних фаворитов на других.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.